Григорий Полянкер - Наш добрый друг

Профессор с минуту прислушивался к словам друга, как тот умоляет Джульку идти с ним, подошел ближе, похлопал Маргулиса по плечу и сказал:

– Не понимаю, брат, как ты будешь работать с ней на манеже в своем цирке? Характер надо изучать!… Не с траншеей Джулька не хочет расставаться, на эту яму ей наплевать. Она беспокоится о своем ложе…

И длинный, неуклюжий парень в запыленных очках нагнулся к собаке, вытащил из-под нее плащ-палатку, свернул ее и выскочил из траншеи.

Джулька сразу оживилась, вскочила и пошла вслед за Профессором, весело прыгая на него, чтобы выхватить у него плащ-палатку.

Мы смотрели на нашего Профессора, на Джульку, которая покорно шагала за ним, и вместе с тем подшучивали над смущенным циркачом.

– Видал, Шика? Эх, ты! Стало быть, на манеж Джулька с тобой не пойдет!

Он в самом деле был смущен тем, что Джулька ему не покорилась, а пошла за Филькиным. Тот вернее разгадал причину отказа идти за циркачом, ребятами.

Мы быстро заняли новые позиции, стали приводить в порядок свою запасную траншею, начали как-то устраиваться, перевязывать свои раны, готовиться к новым атакам врага.

Только лишь теперь, когда мы кое-как приспособили к обороне нашу обитель и смогли оглядеться, увидели, что Джулька ранена в ногу и спину.

Чем помочь нашей любимице? Среди нас были люди всевозможных профессий, начиная от серьезных до нелепо смешных и необычных, но ветеринара не нашлось. Хоть «караул» кричи.

Санитар Дрозд взялся за дело, попытался было смазать ей раны йодом, но это собаке явно не понравилось, и она уставилась на санитара таким зверским взглядом, что тот в испуге отпрянул.

– Немало фашистов зарилось на мою жизнь, не хватало, чтобы еще Джулька изуродовала своими клыками, – сказал хлопец с горечью.

Мы укоризненно посмотрели на нашего расторопного боевого санитара, который ничего и никого не боялся, а тут испугался Джульки, все время относившейся к нему довольно спокойно.

Он снова взял пузырек с йодом и направился к собаке. На сей раз она только сощурила на него свои умные глаза, а санитар махнул рукой и окончательно отвернулся от несговорчивого «пациента».

Джулька не сводила с него злобного взгляда, который мог означать: «Послушай, паренек, ты давай подобру, по-хорошему отстань от меня, если не желаешь неприятностей и не хочешь испытать на себе мои зубы. Ступай себе, пока не поздно…»

Джулька, подгребая под себя плащ-палатку, вытянулась, зализывая раны.

Шика Маргулис достал из кармана почерневший от пыли н махорки индивидуальный пакет, сорвал бумажку и, распустив бинт, осторожно подошел и опустился на цыпочки возле Джульки. Ему, циркачу, с которым Джулька с первого дня подружилась и относилась с особым уважением и даже с какой-то тихой сдержанной любовью, позволила себя перевязать, не сопротивлялась, на него не смотрела таким грозным взглядом, как на санитара. Но не успел Шика отойти на свое место, Джулька тут же сорвала зубами неуклюжую повязку, стала опять языком зализывать раны. Вероятно, была уверена, что слюной скорее вылечит себя, нежели этими дурно пахнущими бинтами и йодом.

Надвигались сумерки. Солнце скрылось за отдаленными лесными гребнями. На поле боя стояло временное затишье. В разных местах только чадили, догорая, вражеские танки и бронетранспортеры; среди них виднелись остовы нескольких выкрашенных в желтый цвет с черными полосами хваленых «тигров».

Оказывается, и на соседних участках шли напролом «тигры», и наши бойцы тоже сумели их подбить.

Джулька поднялась с места и, громко зевая, подошла к Михасю, уставилась на своего бывшего кормильца. Конечно, не грех бы ей чего-нибудь подкинуть – она была основательно голодна. Но что поделаешь, пожалуй, все ее друзья страдают от голода.

Присев напротив усача, Джулька грустно смотрела на его скорчившееся лицо, искаженное от боли. Ей жалко было глядеть на этого усатого пожилого человека, который был перебинтован в нескольких местах и совершенно не похож на прежнего бравого человека, разговорчивого и веселого, к которому ребята относились с особым почтением и который каждую ночь волок им вкусную еду.

Сейчас он, видимо, сам был голоден и измучен до предела.

Джулька, заметив, что усач не обращает на нее внимания, не гладит ее и даже не смотрит в ее сторону, как прежде, поднялась и отправилась туда, где стоял добрый Профессор, который тоже утратил свой боевой вид, был весь перебинтован и чем-то явно озабочен. Только его очки по-прежнему блестели. Джулька попыталась притулиться к его ногам, но безрезультатно. Она подошла к Самохину, с которым давно уже помирилась и жила в дружбе и согласии. Лейтенант нагнулся, погладил Джульку, взглянул на ее открытые раны и пожалел, что не настоял на своем и перед боем не отправил в тыл, оставив здесь, в этом аду, а теперь некому ей помочь. Надо, пожалуй, хотя бы теперь отправить во второй эшелон. Жалко собаку! Пропадет ни за понюшку табаку. Кто-кто, но Самохин хорошо понимал, что опасность еще далеко не миновала и еще предстоит немало перенести. Он посматривал в ту сторону, откуда должны были притащить ящики с патронами и гранатами и хоть какую-нибудь провизию, чтобы накормить людей после такого страшного боя с немецким «тигром». Когда кто-либо доберется сюда из тыла, он, Самохин, тут же отправит туда Джульку, чтобы не путалась под ногами, чтобы там кто-нибудь толком перевязал ее.