Овидий Горчаков - Вне закона

«22 июня, – прочел я не без удивления, – 1941 год».

На крыльце звякнуло ведро, стукнуло коромысло, заскрипели в сенях половицы, и через порог переступил библейского вида, сгорбленный годами, белобородый старик с мягким, добродушным лицом и прокуренными усами в чистой холщовой косоворотке до колен с цветным пояском и домотканых портах, ни дать ни взять – сказочный дед Белорус-Белоус.

– Это дедан ее, – прошептал Длинный и громко, все тем же умильным тоном сказал: – Здравствуйте, Лявон Силивоныч! Как пчелки ваши поживают?

– Здравствуйте вам, люди добрые! Господь милует, скрипим помаленьку. Ась? Пчелы-то? Бунтуется пчела у меня, никак быть беде… Глянь-ка, Тузик, кто до нас пришел!

В дверь вслед за дедом комом белой шерсти, с заливистым и звонким тявканьем, влетела чернолобая шавка.

Дед Белорус-Белоус потрепал Щелкунова протабаченными пальцами по плечу и тяжело опустился на лавку, отдуваясь и вытирая лицо сухой жилистой рукой. Девушка присела рядом, обняла старика, прижалась к нему и участливо заглянула в запавшие добрые глаза:

– Уморился, деду?

– Ничего, отойду сейчас, – отвечал дед довольно зычным и бодрым голосом, ощупывая поясницу. – Попотчуй-ка, коза, медком гостей дорогих. А то бы германам медок достался. В Могилеве объявил комендант, что каждый пасечник должен сдать по пять кило меда с пчелосемьи! Кабы не старость, – сказал он, когда девушка выпорхнула за дверь, – я бы не сидел трутнем на печке. Я бы тоже их бил по силе-мочи… – Он проворно стащил с моих колен полуавтомат. – Пиф-паф! И германом меньше! Да мной теперь и тына не подопрешь. Мне бы хозяйство – дом сыновьям сохранить. Вижу, вижу! – добавил он серьезно. – Растет у нас партизанщина, что река половодом. Поднимается духом народ!.. Слыхать, наши, красницкие, исправно воюют в партизанах. Народ в Краснице всегда был смелый, вольный народ. Жили мы не так чтобы очень богато, но дружно, душевно, в любви и совете – по-советски, словом. На немца всем миром крепко сердиты. В полицию у нас никто не пошел, а в партизаны все парни подались…

– Как внучку-то вашу звать? – спросил я старика.

Пахло от него медом и духовитым самосадом.

– Минодора, – шепнул благоговейно Длинный. – Глуховат старикан…

– Ась? Домом любуетесь? Дом что надо, ладный дом. Все тут кровью и потом досталось. А этому – крови-то, поту – цены нет.

Чудесное имя – Минодора! Минодора, дочь Беларуси. И улыбка у нее солнечная, и вся она солнечная, светлая…

Душистый мед горит янтарем, густо стекает с ложки на блюдце. Не поймешь, какой вкуснее – этот, гречишный, или вон тот, засахаренный, желтый. К ногам жмется смешная мохнатая шавка. На черном лбу у Тузика серебряная звездочка. Тузик жалобно дрожит черной, мокрой пуговицей-носом, шевелит пушистым хвостом, умоляюще смотрит влажными сливами глаз, лезет обеими лапами на колени.

– Прочь, дурень, разве собаки едят мед? – гонит его дед и рекомендует нам шавку: – Слуга мой, страж верный… Так опять, говорите, немец наступать начал, на Воронеж прет? Знать, сильней, все еще сильней он нас, дуй его в хвост!

– Ничего не сильней, – не соглашается Щелкунов, – просто мы…

– Сильней он. Но ежели мы всем миром на него навалимся да по-русски гвоздить его будем, вот тогда треснет пуп у Гитлера.

Хрустящая хлебная корочка, теплая пахучая мякоть, острый холодок малосольного огурца. Из сеней доносится неуловимый запах прошлогодних яблок. Вот они в миске – антоновки и цыганки… Звонкий смех Минодоры, она нет-нет да и прыснет в кулак, глядя на Длинного… А губы у нее красные и сочные, как земляника…

– Внучка вон уж как налилась, – болтает дед, – кровь с молоком, самой что ни на есть спелости, а все в девках сидит из-за проклятой этой войны…

Минодора, вспыхнув, замахала на деда руками, прикрылась рукавом. У Длинного пунцово запылали оттопыренные уши.

Минодора ловко ловит юркую моль рукой, спешит сменить тему разговора:

– Надо бы, дедусь, в шкафу посыпать…

– Эх, внученька! До нафталину ли теперь, с молью ли воевать!.. Спасибо партизанам, прогнали германов, живем безданно-беспошлинно, да не ровен час. Ох силен он еще… Бунтуется у меня пчела, никак быть беде…

– А я верю, что наши победят к осени, – твердо сказала Минодора. – И поеду я в Слуцк свое педучилище кончать!

…В полутьме сеней Длинный остановился и замямлил:

– Ты ступай потихоньку, я… того… догоню, вот только скажу деду пару слов… Яблок возьму на дорогу…