Овидий Горчаков - Вне закона

Плетусь в хвосте группы и с горечью спрашиваю, казню себя: «А когда под пытками человек делается предателем, он тоже, наверное, объясняет это не трусостью, а инстинктом самосохранения!»

– Сашко, тебе лучше уйти из отряда.

Нет, я не убил его. Не отрекся от всего того, за что решился воевать, ради чего полетел в тыл врага. Выстрел в Покатило был бы выстрелом в собственную душу.

Он посмотрел на меня, в глазах его не было упрека. Серьезные и живые, такие живые глаза.

– Бежать? Я не изменник. И не трус. Я кадровый командир.

Мы подходили к Хачинскому лесу. Друзья наши, спеша к завтраку, уже скрылись за первыми деревьями.

– Самсонов убьет тебя. – Я не сказал ему, не мог сказать, что именно мне Самсонов приказал убить его. – Убьет, как Богомаза. Ты один знаешь…

– Ты тоже знаешь. Да, ты десантник, но Надя тоже была десантницей. У нас одна судьба. А ты бы ушел из отряда?

Я протянул другу руку:

– Прости меня, Сашко! – Я с трудом сдерживал слезы.

Мы вошли в лес и шагали рядом по шляху, плечом к плечу.

– Как же все-таки, Сашко, ты узнал?

– Рубашка твоя, хлопче, рассказала мне всю историю. Уж больно подозрительной показалась мне эта засада – то, что Самсонов один пошел на Горбатый мост, не объявив тревоги, тот одиночный выстрел… Когда я сменился с поста – тело Богомаза было уже в лагере, – я пошел по дороге, изучал следы и по свежим следам узнал, что «хозяин» остановил богдановскую подводу с Богомазом на полпути к лагерю. Я стал искать гильзу от его парабеллума. Вместо гильзы я нашел под кустом, под прошлогодними листьями, недалеко от дороги, твою, дытыно, рубашку. Ты ею, как я потом узнал, перевязал рану Богомазу. Кровь на ней еще не высохла. Рубашка твоя, Витя, была прострелена пулей и опалена выстрелом в упор. Сразу все стало ясно. Я снова спрятал рубашку, а потом, ночью, специально встал, вышел из лагеря, нашел то место, но рубашки уже не было. Ее или перепрятали, или уничтожили…

– Палец? Как ранил он палец?

– Батька нащупывал рану – ему нужно было обязательно выстрелить в рану, чтоб выстрел свой оправдать. В горячке не сообразил, что парабеллум заряжен разрывными. А может, и не так дело было. Я ведь не Шерлок какой-нибудь, и это не детективная история. Батька стрелял сквозь рубашку, чтобы не было ожога, копоти, порошинок в ране и вокруг нее, а потом отвязал ее, спрятал. О рубашке никто не знал, кроме тебя и ребят твоей группы, а вас он отправил в «Новый свет». Когда вы вернулись, Богомаз был уже в могиле.

– А Богданов? Ведь Богданов уважал, любил Богомаза!..

– Да, но Богданов верит каждому слову «хозяина», а батька сказал ему, что Богомаз – изменник Родины, что это он пытался прострелить рацию. А Богданов знает, и не такие шишки врагами оказывались – Тухачевский там, Блюхер… Дело привычное. Об этом Богданов сам мне сказал разными намеками. Капитан приказал сначала ему, Богданову, выстрелить в рану Богомаза. Это факт, что хозяин все норовит сделать чужими руками. Но Богданов сказал: «Если он предатель, сам стреляй!» А стрелял все-таки капитан. И когда добил Богомаза «хозяин», Богданов поверил, что Богомаз – предатель.

– «Хозяин!» «Батька!» Не могу я слышать это слово!.. Он хозяин, а мы кто? Холопы его?!

Вот и Богданов тоже… Сколько раз мы были с тобой, Степан, под пулями, сколько горя вместе хлебнули, сколько нехитрых солдатских радостей разделили! Я знал – случись со мной беда, ты не оставишь меня! Но ты не разбираешься в высшей математике. Ты был по-своему храбр, без ухарства. Не книги учили тебя, тебя выучила жизнь. И умен ты был мужицким, практическим умом. Ты первый пришел к нам в отряд – ты и Васька Гущин. Оружием своим владел ты так же умело и деловито, как конторскими счетами – недаром был ты до войны, до кадровой службы, колхозным счетоводом. Все для тебя было просто, ясно. Ты складывал и вычитал, делил и множил и никогда не ошибался. Но тебе и в голову не пришло помешать Самсонову убить, добить Богомаза. Не потому, что невыполнение приказа карается расстрелом, а потому, что ты верил командиру. Слово командира – закон. А ты тоже любил Богомаза!

Гущин! Ты стрелял в Богомаза!.. Командир сказал тебе, Богомаз – враг народа, и ты поверил ему, потому что веришь слепо и фанатично.

Ефимов! И ты стрелял в Богомаза!.. Ведь ты умен, в «высшей математике» ты очень хорошо разбираешься, ты видел, что приказ явно преступен, ты не мог поверить «хозяину»! И все же стал слепым и покорным его исполнителем. Значит, в сто крат тяжелей твое преступление!..