Овидий Горчаков - Вне закона

– Успех сопутствует вам, молодой человек. – Не голос, а бархат! Черный бархат! – Неплохая засада! Вы мне определенно нравитесь. Вас хвалит Богданов, хвалит Кухарченко. Мне нужны храбрые люди, а храбрость бывает только двух видов – природная, как у Кухарченко, и храбрость из-за упрямства во взглядах, как у вас. И это неплохо… Даже хорошо. Без идеалистов в нашем деле нельзя. На том стоим… Вы честны, совестливы, даже чересчур… такие помощники мне нужны, такими людьми не бросаются. Только последите за тем, чтобы в будущем наши взгляды не перекрещивались…

Я не мог оторвать глаз от парабеллума. Дважды стрелял из него за эти полтора месяца Самсонов – не по врагам, нет. Сначала в того паренька из Ветринки, потом в Богомаза… Парабеллум почти готов к третьему выстрелу.

– Обещаю всерьез заняться вашим воспитанием, я научу вас дисциплине, и вы поймете, что, когда командир отдает приказ, солдат не спрашивает почему, не спрашивает за что, когда командир приказывает расстрелять предателя. И вообще – ну кто ты такой? Нет, что ты такое? Винтик в моем парабеллуме…

Он снова сжимает рукоять парабеллума, щелкает спусковым крючком. И голос – уже не бархат. Наждак.

– Запомните, в наших условиях мой приказ имеет силу закона. Я тоже упрям, и мне ничего не стоило бы… – Опять этот взгляд, тяжелый, гипнотизирующий, под этим взглядом точно ледяным сквозняком прохватывает. И опять сухо щелкает парабеллум. – А не хотится ль вам пройтиться в Могилев? Прикажу – пойдешь. А не пойдешь…

Еще щелчок.

– Ну ладно. Снисходя к вашей молодости… О чем говорили вчера – забудем. Это была проверка, экзамен. Как говорится, кто старое помянет, тому глаз вон – вместе с кочаном. Скажи-ка, – Самсонов протирает заряженную обойму, – Покатило об этом ничего не знает?

– Нет… Я ему ничего не говорил.

– А кому он говорил о… с кем делился своими, – Самсонов загоняет обойму в парабеллум, – дурацкими подозрениями?

– Ни с кем. Впрочем, возможно, и делился… – сказал я, спохватившись. Не перебьет же Самсонов весь отряд! – Но он мне говорил утром, что и сам не верит теперь… отказался от этих подозрений. А вы его… Он отличный пулеметчик, прекрасный товарищ, к ордену представлен!

Самсонов ставит парабеллум на предохранитель. По виску у меня скатывается капля холодного пота.

– Не задавай глупых вопросов! – обрывает меня Самсонов. – Помни, с кем разговариваешь. В нашей работе многое может делаться по соображениям, не подлежащим обсуждению. Если командиры будут объяснять свои приказы бойцам, мы никогда не выиграем эту войну. Ясно? Соображаю я, а твое дело беспрекословно выполнять мой приказ. Безопасность отряда – высший закон. У меня пока нет особого отдела. Особый отдел – это я. Покатило?.. Что ж, раз он отказывается от своих слов… Покатило я, пожалуй, переведу в отряд Курпоченко… – Он сунул парабеллум в кобуру, застегнул ее, легонько хлопнул ладонью по кобуре. – И рекомендую держать язык за зубами. Язык твой – враг твой. Заруби это себе на носу. В заключение напомню, что все, что делает командир, нужно и справедливо. Иди!

Стоять навытяжку перед убийцей Богомаза, стоять молча, с опущенными долу глазами, врать с пылающим от унижения и обиды лицом, в бессильной злобе, сжав кулаки так, что ногти впиваются в стиснутые, потные ладони, было для меня пыткой. Самсонов замахнулся на меня, как на комара, я смирно ждал смерти, и вдруг, по внезапной, необъяснимой прихоти, он отпустил меня на волю…

Я шел по лагерю, обдумывая слова Самсонова, Да, иная похвала хуже брани. Что хотел он сказать? Что язык нужно держать за зубами? Это ясно. Все остальное совсем не ясно. Почему он помиловал меня? Потому, что я не страшен ему?.. Он, наверно, считает меня сопляком. Может быть, я должен ему быть благодарен за то, что он даровал мне жизнь. О намерениях его относительно Покатило я ровно ничего не узнал. Убьет из засады, как убил Богомаза? Пошлет, как Надю, на невыполнимое задание – «не хотится ль вам пройтиться в Могилев?»? Прикажет другому убить его тайно в бою? А может быть, он сыт по горло преступлением? Может, не считает и Покатило опасным для себя? Я почти уверен, что диковинное выражение, скользнувшее по его лицу, когда он увидел живым Сашу Покатило, было выражением облегчения!

Самсонов! Мой командир, человек, которого я совсем недавно почти боготворил!.. С какого пьедестала вдруг рухнул он! О, теперь я до конца понял, что пережил Овод, когда рухнула его вера в Бога…