Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске

– Накося, выкуси, - Таня сунула в окошко кукиш. - Не вернусь я больше в этот проклятый дом.

Голубчик вздрогнул и вдруг завыл, словно над покойником.

– Понимаешь, что не будет больше добра? - печально спросила Таня и провела ладонью по мокрой шерсти. - Никогда и ничего у нас с тобой больше не будет. Вот ночь пришла… А утро не настанет.

– Я сын партейного подпольного работника, - пьяным голосом запел отец. - Пахан меня лелеял, я его любил. Но разлучила нас проклятая больница, туберкулез его в могилу положил…

Таня пошла в город. Она еще не знала, куда идет, зайдет ли к матери Генки или нет, но безотчетное чувство вины перед Генкой за неисполненное обещание мучило ее, и, все время оттягивая неприятное решение, страшась встречи с Машей, Таня все же шла и шла в нужном направлении, не отдавая себе в этом отчета.

По обочинам застыли грузовики, в кювете валялась дохлая лошадь с нелепо вывернутыми ногами. Витрины магазинов подслеповато щурились выбитыми стеклами. Один войска ушли, оставив город другим войскам, а те, другие, двигаясь уверенно и не торопясь, еще не взяли этот город.

Таня медленно шла по Коммунистической улице.

Она миновала дом Бойко, и, если бы Генка выглянул в этот момент из окна, он обязательно увидел Таню, и тогда события наверняка развернулись бы иначе. Но Генка не выглянул.

Она долго стояла перед дверями Генкиного дома и все не решалась позвонить. Наконец, нажала на кнопку.

Маша открыла дверь и радостно вскрикнула:

– Таня! Как хорошо, что вы пришли, входите скорее.

Таня робко переступила порог:

– Гена… очень просил… навестить вас. Вот…

– Заходи, - Маша закрыла дверь. - Немцы в городе?

– Я не видела, - Таня бросилась к ней, зарыдала. - Отец, отец сказал, что Гена остался в городе для подпольной работы… Я не поверила, этого не может быть.

– Я согласна с тобой, - сказала Маша. - Этого не может быть. Я бы знала об этом. - Она отвернулась. Обманывать не хотелось, но она не считала себя вправе раскрыть Тане то, что не пожелал раскрыть ей сам Генка.

– Слава богу, - вздохнула Таня. - Я очень, очень беспокоилась об этом. Но раз вы говорите… Я вам верю.

– Таня, - вдруг решилась Маша. - Допустим на секунду, что его оставили. Нет-нет, я только предполагаю. Да, это очень опасно. Но город пуст. Гена работает здесь всего месяц. Его никто не знает!

Таня покачала головой:

– Его знает мой отец. Знает и ненавидит. И выдаст его при первой возможности, - Таня снова зарыдала.

– Перестань, девочка. Не нужно, - Маша ласково провела ладонью по ее волосам. - Если ты уверена, что твой отец предатель, не плакать нужно.

– А что же? - Таня достала платок, начала вытирать слезы.

– Подумай сама. Только не слишком долго. Потому что времени нам с тобой отпущено очень мало.

Человек, о котором несколько часов назад начальник РОМ рассказал Генке как об "опаснейшем преступнике, приговоренном военным трибуналом за шпионаж", сидел в подвале, в одном из домов главной улицы города. Он понимал, что в суматохе отступления его вряд ли станут искать, а если и станут, то значительных сил все равно выделить не смогут. Но, избавившись от прямой и непосредственной угрозы смерти, он не хотел рисковать даже в самой малой степени. "Береженого и бог бережет", - повторял он про себя, изредка выглядывая в грязное подвальное окошко. Он видел, как уходили горожане, увидел и последний ЗИС-5, на котором промчалась команда саперов. Их военную профессию он определил по нескольким ящикам тола и моткам бикфордова шнура, который висел у двух красноармейцев через плечо. Улица опустела. И тогда, переждав для верности еще полчаса, он выбрался из подвала и уверенно зашагал в сторону городского рынка. Нужный ему дом находился там.

Он поднялся по скрипучей деревянной лестнице и в полутьме крыльца с удовольствием отыскал глазами блестящую черную вывеску с золотыми буквами: "Врач Попов А. А. Прием больных ежедневно, кроме воскресенья, с 11 до 18".

Дверь открыл сам доктор - маленький, щупленький человек с тщательно подстриженной щеточкой усов под горбатым носом. В руке доктор держал веник.

– Простите! - Он подслеповато посмотрел на неожиданного посетителя. - Приема нет.

– Алексей Александрович?

– Да. А вы, простите?

– Я Мелентьев Виктор Ильич. У меня, вероятно, воспаление среднего уха, страшная резь.

Попов всмотрелся в лицо Мелентьева и отошел в сторону:

– Пройдите.

Они вошли в кабинет. Это был обычный докторский кабинет с неизбежным зеркалом над диваном, белым шкафчиком с хирургическим инструментом и картиной в простенке: розовощекая Диана похищала бледного и худосочного Эндимиона.