Макс Поляновский - Дважды Татьяна

Приближалась годовщина Красной Армии — 23 февраля. И вновь люди на оккупированной земле готовились тайком отметить эту дату, один из установившихся в родной стране праздников — день рождения армии, которую ждали, в приход которой свято верили.

В день двадцать пятой годовщины создания нашей армии дядя Юркевич вместе с возчиком Овчинниковым вернулись из партизанского края в Минск. Среди продуктов, лежавших на подводе, были гостинцы, которые партизаны прислали семье Тамары Синицы. Там было письмо и для Тани. Никто, кроме нее, не разобрался бы в этом на первый взгляд наивном любовном послании. На самом же деле это Андрей просил срочно добыть важные, интересующие Москву сведения.

Юркевич с Овчинниковым, доставив гостинцы и другим семьям, шумно торгуясь для виду, отправились с порожней подводой по домам.

Елена Игнатьевна давно дожидалась мужа к обеду. Но не успела она поставить перед ним тарелку с дымящимся супом, как Афанасий Иосифович сорвался с места: он случайно увидел в окно двух гестаповцев, которые шли прямо к его калитке. Они вели женщину, едва державшуюся на ногах.

Юркевич все понял, увидев ее.

Он открыл нижний ящик шкафа, сгреб в кучу лежавшие там письма и фотографии, швырнул в топившуюся печь.

«Арсенал» был пуст, хоть шаром покати, — кроме коз, в погребке ничего нельзя было найти: все оружие накануне успели вывезти партизанам.

Женщина, которую вели гестаповцы, еще недавно числилась связной партизанского отряда, многое знала о работе подпольщиков, бывала у Юркевичей, приносила к ним листовки, передавала поручения.

Но сейчас молодую, здоровую Любу Жук трудно было узнать!

Полуодетая, несмотря на лютую стужу, с рассеченной грудью, в изорванном окровавленном платье, она, как вошла, с порога заговорила:

— Дядя Юркевич, прости меня… Вместе работали, вместе погибать будем… Пить дайте, пить!

Лицо ее превратилось в кровавую маску, и с болью, с ужасом и отчаянием смотрели на Юркевичей воспаленные глаза.

Тетя Юркевич дрожащими руками поднесла Любе кружку с водой.

Немец выбил кружку из рук, отшвырнул Елену Игнатьевну. Охнув, она осела на пол.

Через полчаса гестаповцы вели по улице уже четверых арестованных: взяли и возчика Овчинникова. И всю дорогу Люба твердила, как обезумевшая:

— Дядя Юркевич, прости… Ой, родненькие мои, простите меня, мочи не было больше молчать, видите, что со мной сделали…

Но другие арестованные, шагая рядом с ней, молчали. Молчали они и на допросах в гестапо, и на очных ставках. Их держали в тюрьме, били, показывали фотографии, требуя назвать фамилии, адреса этих людей. Но, даже глядя на знакомые лица, все трое отвечали одно и то же: «Не знаем… Никогда не видели…»

Только однажды Елена Игнатьевна увидела своего мужа в тюрьме, избитого, в синяках и кровоподтеках.

— Я ничего им не сказал, — шепнул он. — Бедная ты моя, видно, не суждено нам вместе век скоротать.

Предчувствие не обмануло Афанасия Юркевича: вскоре его расстреляли. Казнили и Овчинникова.

Елену Игнатьевну еще долго держали в тюрьме, но весной, когда ее с партией арестованных женщин гоняли разбирать стены разрушенных домов, ей удалось однажды с наступлением темноты спрятаться в развалинах.

Верные люди переправили тетю Юркевич в партизанский отряд имени Котовского. Там, среди людей, знавших ее мужа, с благодарностью вспоминавших «арсенал» дяди Юркевича, она оставалась до конца войны, приняла на себя обязанности поварихи.

А если никто не видел, плакала она о своем старике.

Был конец марта. Не пришлось Тане отметить свое девятнадцатилетие. Да и вспомнила ли она сама про этот день среди горя и страданий тех, кто стал ей так близок?

Она помнила главное: теперь ей придется работать и за себя, и за них.

Срочно требуется оттиск новой печати минского бургомистра. На ней имеется цифра «8».

Таково было очередное поручение, полученное Таней в зашифрованном под наивное любовное послание письме Андрея.

Очередное трудное поручение: как без Марии-маленькой связаться с Батей, занимавшимся изготовлением документов и печатей? Искать его нельзя ни под каким видом. Батя непременно сам даст о себе знать, едва появится возможность.

Пока что такой возможности нет, а печать необходима.

И в те дни, когда Юркевичи еще подвергались жестоким допросам в тюрьме, Таня отправилась посоветоваться к Кучерову. Он связан с городской управой, сумеет подсказать пути, укажет нужных людей.