Макс Поляновский - Дважды Татьяна

Тамара Синица часто заглядывала к старикам. Иногда она появлялась здесь в сопровождении «кавалера» — одного из тех солдат батальона, кому полностью доверял Сергей Ковалев. Эти приходили не с пустыми руками. Они приносили оружие и отдавали Юркевичу, не имея представления, где старик хранит его.

О том, как солдаты из ненавистного всем вражеского батальона пополняли «арсенал» дяди Юркевича, знали немногие.

Едва лишь в небе появлялись советские бомбардировщики, начальство батальона разбегалось по укрытиям. Прятались в ближайшие укрытия и солдаты, однако некоторые из них, хоть и напуганные бомбежкой, успевали за хрустящие бумажки продать свое оружие «случайным» людям, отчаянным смельчакам, связанным с партизанами.

Другие же, давно возненавидевшие свою предательскую службу, мчались к Юркевичу. Они бросали во дворе патроны, пулеметные ленты, припрятанные под шинелями автоматы и со словами: «Вот и отбомбились» — устремлялись обратно, чтобы предстать перед глазами начальства, выползающего из укрытий после бомбежки. А поскольку большинство бомб попадало в цель довольно точно, солдаты обычно сразу же раздобывали новое оружие на каком-нибудь разбитом складе либо получали его от начальства вместе с благодарностью за мнимую пальбу по советским самолетам.

У Юркевича были свои секреты доставки оружия партизанам. Знал про это лишь он сам да возчик Овчинников, живший по соседству, связанный с Юркевичами давней дружбой.

Овчинников со своей телегой и лошадью в дни оккупации не остался без работы: от Юркевичей он перевозил «туда» оружие, а иной раз и людей, которым надо было перебраться к партизанам. «Оттуда» Овчинников привозил продукты, якобы для продажи на рынке. В Минске их раздавали подпольщикам и семьям советских воинов.

Благодаря энергичной Тамаре появлялись в доме сводки Совинформбюро, которые она записывала, сидя у приемника. Появлялись экземпляры московской «Правды», листовки, полученные от партизан: «Изменнику», «Отец-патриот»…

И вдруг нежданно-негаданно Афанасий Иосифович и его супруга Елена Игнатьевна стали завзятыми театралами. Были такие домоседы и вдруг — на тебе! — зачастили на спектакли местной довольно бездарной труппы, собранной, как говорится, с бору по сосенке. Начали ходить на концерты, в кино. Афанасий Иосифович аккуратно подстриг бороду, Елена Игнатьевна вытащила из сундука красивую шелковую шаль.

— Отчего бы нам и не поразвлечься? — охотно объясняла Елена Игнатьевна соседям. — Жизнь у нас отличная, лучше не придумать — свой огород, свои козочки. Только развлечений и не хватает. Вот и ходим…

Когда между стульями в театре или клубе зрители находили советские листовки либо оперативные сводки Советского Информбюро, раскрывавшие минчанам правду о положении на фронтах, кто бы мог заподозрить пожилую пару — мужчину в старомодном костюме, с аккуратно подстриженной седеющей бородой и строгую женщину в красивой шали! Только и того, что они не сразу в полутьме сумели найти свои места — обычно они запаздывали и в кино и на спектакли и поэтому суетливо метались поначалу от ряда к ряду, сердито укоряя один другого за опоздание…

Однажды Тане передали: прибыли посланцы из Бобров, остановились у Юркевичей. Через день отправятся обратно.

Это было очень кстати. У Тани накопилось порядочно информации, собранной ею самой и Наташей. За это время девушки раза три встречались в Минске, будто невзначай, то на улице, то на базаре.

Многие сведения были ценными, их следовало сообщить в Москву. Таня уже собралась было в очередную дальнюю и тяжкую прогулку, но одно дело преодолеть несколько десятков километров от Минска до Бобров в летнее время и совсем иное — осенью, когда развезло дороги, ноги вязнут в липкой холодной грязи да и шоферы останавливаются неохотно, злые и усталые.

И Таня отправила к Юркевичам Тамару.

У нее уже было составлено письмо для передачи Андрею. У них был свой условный код. Попади Танино послание во вражеские руки — вряд ли можно было бы что-нибудь заподозрить, так, пустенькое девичье письмецо со всякими излияниями, поклонами да приветами.

Прощаясь с Тамарой, она неожиданно сказала:

— А мне скоро девятнадцать исполнится…

— Милая ты моя, — растроганно сказала Тамара, — если сумеем, отметим, пирогов напечем.

Неожиданные Танины слова вдруг заставили ее понять, как нуждается эта сдержанная отважная девушка в простой человеческой заботе и нежности.