Макс Поляновский: Судьба запасного гвардейца

Писатели нередко получают письма, бандероли, телеграммы от своих читателей или от героев своих невыдуманных произведений. Письма бывают добрые и сердитые. Случается, читатели шлют новые интересные и важные документы к написанным уже книгам. Бывает, задают нелегкие заковыристые вопросы.

Самые разные письма доводилось получать и мне за долгие годы журналистской и писательской работы.

Однако для того чтобы понять письмо Ивана Д. (фамилию он просил не называть), я должен был просмотреть заново свои давние заметки и очерки. И тогда стало ясно, кем это письмо написано.

Вот его содержание:

«В одном из ящиков стола моего отца, недавно скончавшегося из-за открывшейся внезапно раны (он получил ее во время войны), я нашел большой конверт с вырезками, которые посылаю Вам. В каждой статье и заметке речь идет об одном человеке — офицере Гасилове. Он нашел возле прифронтовой станции грудного младенца, и вы рассказывали читателям, как сложилась судьба найденыша. Возвращались к этому не один раз.

Никогда этих Ваших материалов, хранившихся у моего отца, я не видел. Но фамилия Ваша запомнилась мне с детства. Ее упоминали в разговоре между собой мои отец и мать.

Когда-то мы жили в Москве. В то время я был совсем маленьким, но помню, как однажды отец сказал мне: „Мы с тобой, Ванюшка, пойдем в гости к писателю, который пишет книжки для ребят. Если будешь послушным мальчиком, он подарит тебе самую интересную из своих книг“.

Не помню теперь, сколько раз мы с отцом приходили к Вам. Запомнилось только, что я играл у Вас с маленькой девочкой, наверно, с Вашей дочерью. Принес от Вас домой Вашу книжку про путешествие, кажется, в Африку (книжка, к сожалению, не сохранилась, кто-то из ребят взял почитать, да так и не вернул). И еще припоминаю, как осматривал меня доктор, тоже Ваш гость. Его я запомнил почему-то лучше, чем Вас. Хорошо еще, что фамилия Ваша удержалась в моей памяти — ведь все это было так давно! А может, мне напомнили о ней эти вырезки, которые я Вам посылаю. Очень прошу Вас ответить на один вопрос.

Вы писали, что Ваш давний знакомый — офицер Гасилов был заместителем командира по технической части в полку гвардейских минометов. Такую же должность занимал в годы войны мой покойный отец. У него было звание капитана, он числился зампотехом в полку „катюш“.

Моя мать тоже была на фронте, хирургом фронтового госпиталя.

Наверно, мама смогла бы ответить на вопросы, с которыми я к Вам обращаюсь, если бы она была с нами. Когда мне шел четырнадцатый год, мама подарила мне сестренку, но, к великому нашему с отцом горю, сама скончалась при родах…

И вот теперь меня мучает мысль: может быть, зампотех Гасилов, подобравший на фронте под Сталинградом ребенка, и есть мой отец? А врач, которую вы называете Анной Тимофеевной, стала моей матерью?

Напишите мне правду, откройте тайну, которую, быть может, скрывали от меня отец и мать. Поверьте, после этого я не стану меньше любить их, так же буду чтить память этих единственных самых родных и близких, самых дорогих мне людей.

Ведь если я прав, если человек, названный Вами Гасиловым, и есть тот самый офицер, который в годы военного лихолетья даровал мне жизнь, вырвал меня у смерти, а жена его согрела меня материнской лаской, — разве могу я представить, что даже мысленно перестану называть их своими родителями?

Есть у меня и еще одна примета. В одном из очерков о Гасилове написано, что сын его, Павлик, однажды, играя во дворе, напоролся на гвоздь и глубоко поранил колено. К счастью, его мама, Анна Тимофеевна, оказалась дома и сразу принялась лечить сына — промыла, перевязала рану.

Но ведь со мной было точно так же! Помню, мама очень встревожилась, несколько раз делала мне перевязку, но шрам на коленке остался. А я, честное слово, даже гордился, что лечит меня настоящий фронтовой доктор. Как в госпитале. Даже ребятам похвастался: „Подумаешь, во время войны и не такое бывало!“ Стерплю, мол, не страшно.

Если под вымышленной фамилией Гасилова Вы рассказываете о моем отце, то Вы знаете его по фронту и несколько раз встречались с ним в Москве. Возможно, Вам неизвестно, что Москву он покинул по собственному желанию. Его потянуло, как инженера-механика, к прежней, довоенной работе: к тракторам. Он рассказывал, что до того, как начали строить советские тракторы, ему довелось работать на полях Средней Азии с прибывшими туда заграничными машинами.

Он решил вспомнить прежнюю, любимую свою специальность. Тракторами нашими он гордился так, будто сам их придумал, сам делал. И вот мы переехали сюда. До последних своих дней отец неустанно возился с тракторами, тут многие ремонтники — его ученики.