Олег Алексеев - Горячие гильзы

Из погреба достали мешки с луком и картошкой, несколько хлебов.

— Немцы! — пронзительно закричал вдруг Саша Андреев.

По полю двигалась цепь пехотинцев. Каратели шли к нашей деревне. Не раздумывая, люди бросились к озеру. Хоронясь под берегом, побежали к лесу. Он словно бы ждал нас, мягко шумел…

Вечером в чаще пекли на углях картошку, пили из случайно уцелевшей посуды молоко. Между ёлок ходил козёл Яков, хмурый и чёрный, словно и он обгорел на пожаре.

Наскоро поставили шалаши, сделали выгородку для скота.

Когда я был совсем маленьким, меня укусила змея. Сначала было не очень больно, а потом я несколько раз терял сознание, и с каждым часом боль становилась всё сильнее. Так было и теперь… Вновь и вновь, будто наяву, видел я горящую берёзу, наш дом в злобном огне, зелёные каски и огненные лица фашистов.

«За что это?» — спрашивал я сам себя, и ответить не мог.

Непонятная боль жгла сильнее огня, мучила, душила…

Во сне я увидел пламя и проснулся. Вверху было чёрное, как пожарище, небо; будто тлеющие угли, горели звёзды.

Женщины решили: у всех есть где-то родственники, нужно идти к своим в несгоревшие деревни. У нас и Андреевых родственники жили в Шумаях и Гусине. В путь отправились едва выглянуло из-за холмов солнце.

Шли боровинами, избегая открытых мест. Мать и тётя Паша вели коров. Саша гнал козла и козу, Маша шла со мной рядом, последним плёлся наш Серёга. Пожар так напугал его, что даже на ворон братишка глядел со страхом. Коровы на ходу хватали сочную траву. Яков цепко посматривал по сторонам. Вид у него был такой, словно не мы вели Якова, а он нас…

Вышли к двум небольшим озеркам. На узком перешейке темнело пожарище.

— А где же деревня? — спросила у своей матери Маша.

— Сожгли, разве не видишь?

Моя спутница была похожа на свою старшую сестру, ушедшую в партизанский отряд. Нину все называли красавицей.

«Когда Маша вырастет, — подумал я, — тоже будет очень красивой».

В заводи плавали кувшинки, похожие на хлопья снега.

— Достань мне хоть одну, — попросила Маша. — А-а, боишься воды!

Возле тропинки темнели кучи влажной глины.

— Глинобитные дома были, — объяснила мать.

Открылось ещё одно озеро, протянувшееся в длину.

— И здесь пусто, — вздохнула тётя Паша. — А было три деревни рядом…

— Надо идти в Шумаи, — сказала мать.

— А может, в Гусино? — спросила тётя Паша.

— Шумаи поближе, а дети, видать, устали…

Я не раз бывал в Шумаях, в старом доме с ткацким станком в сенях и ручной мельницей. Вместе с другими мальчишками я ловил пескарей в ручье, дразнил гадюк, прячущихся в тёмных норах. Рядом с деревней был лес, над домами кружили ястребы…

Шли мы долго, но везде были лишь пожарища, и нигде ни живой души. Стало страшно. Я даже подумал, что мы заплутали…

Вот и опушка леса, и холм с деревянной вышкой. Но где же деревня Шумаи? В опалённых садах ветер играл пеплом, чернели головни.

— Надо было в Гусино идти… — вздохнула тётя Паша.

Пошли в Гусино. В середине дня мать и тётя Паша подоили коров. Ели хлеб, пили парное молоко. Подойники с остатками молока велели нести мне и Маше. Но я не дал девочке нести тяжесть. Отец мне всегда говорил, что для мужчины тяжесть — только на пользу: станешь сильнее, никто не сможет обидеть. Подойники оказались грузными, но я не подавал виду, что несу их с трудом.

Ещё раз передохнули. Пока мы с Сашей бегали за ёлку, Яков выпил всё оставшееся молоко. Пустые вёдра приторочили к узлам, навьюченным на коров. У козла раздулся живот, Яков отстал даже от Серёги…

И на месте деревни Гусино были лишь пожарища. Где-то поблизости разговаривали немцы, и мы бросились в полутьму леса.

Ночь застала нас в глухой пади. Мать и тётя Паша наломали елового лапника, устроили постель. Легли тесно, чтобы было теплее. Мне досталось место на краю. Ночью я замёрз, в полусне прижался к чему-то мягкому, тёплому. Когда проснулся, увидел, что прижимаюсь к Желанной.

Позавтракав одним молоком, решили идти в наш лес, искать соседей. Вновь мне пришлось нести подойники. Шёл я между Машей и Яковом, который облизывался, поглядывая на молоко…

Вскоре я понял, что мы всё-таки заплутали. Шли быстро, как могли, но не могли найти даже тропки. Серёга качался от усталости, и мать взяла его на руки. Неожиданно братишка заплакал.

— Ты с чего это? — удивилась мать.