Григорий Бакланов - Меньший среди братьев

— Что он клюет, когда там один металл?

— Он не клюет, он оповещает округу.

Это мне Костя рассказал когда-то, он много знал про птиц, про зверей. Тоже сидел дятел на этом громоотводе, и Костя сказал, что вот так они объявляют: здесь мои владения, мое место обитания.

— Глупость какая-то, — не поверила Кира.

Опять зазвенело. Голова дятла на свету мелко дрожала над металлическим стержнем, казалось, он не может оторвать клюв. И вдруг взлетел, показав красные штаны, короткохвостой черной тенью скользнул в деревьях и исчез.

— Одним словом, — заключила Кира, — надо, чтобы он все хорошенько проверил.

Мы постояли на крыльце. Солнце было уже огромное, и тучка над самой землей заслоняла его. Вернулись в дом, зажгли свечу на сосновом столе. Как тихо здесь после города, как хорошо в этой тишине. От огня свечи Кирины волосы отливали темной медью.

— Почему мы не живем здесь постоянно? — сказал я опять. — Машина есть, поехал на лекции, вернулся — мечтать можно. А зимой лыжи. Писать книгу, жить здесь. Тем более что мне, к счастью, не грозит стать деканом. Это действительно к счастью.

Я понимал, для Киры это удар, и все не мог найти подходящего момента сказать ей, чтобы она отнеслась спокойно. Но в этих стенах само как-то сказалось, естественно и легко. Особенно после всех недавних переживаний.

— Ты знаешь, мы все-таки поспешили, — сказала Кира. — Там, у беседки, тоже тень, пересадили из тени в тень. Тебе завтра во сколько выезжать?

И, наморщив лоб, вглядывалась обеспокоенно, вот только теперь она услыхала.

— Ты что-то сказал?

— Я говорю, грех не жить здесь.

— Нет, ты говорил еще что-то.

— А-а… Деканом, видимо, все же будет Вавакин.

Я хотел сказать небрежно, как того и заслуживает, но получилось фальшиво.

Она отогнула жесть вскрытой консервной банки со сгущенным молоком, положила себе в чай, облизала ложечку.

— Для меня тут нет ничего нового, ты всегда всем позволял плевать на себя, этим и отличался. Это ничтожество Вавакин! Чтоб посмеяться над тобой, лучше не придумаешь. Двух слов связать не умеет, и ты теперь будешь получать у него указания.

— Правильно, кто умеет, делает, кто не умеет, учит, — попытался я обратить в шутку.

С великим презрением она смотрела на меня.

— Ты только что мечтала об одном: чтобы вот это все не сгорело. Радуйся — цело. Умей радоваться. Несчастен не тот, у кого нет, а тот, кто хочет все.

— Ты, который столько лет…

Но тут с участка позвали ее:

— Кира Михайловна!

Сосед-художник вспомнил новые подробности и заново все рассказывал: как тут искрило около рубильника — «искрит и искрит», — как он с лопатой перелез через забор… Неземной голос отвечал ему. Я хорошо знаю эти интонации, этот неземной голос, когда в ней накипает. Легко, на одном верхнем дыхании она смеялась, провожая соседа, хотел бы я обмануться сейчас. Кира вошла.

— Ты, который столько лет!..

— Чего тебе не хватает? Скажи, чего не хватает нам?

Но я уже оправдывался. Неудач стыдятся, как болезней, стыдно быть неудачником.

— Ты правильно сказал однажды: если человек лишен мужества, ему не поможет и Господь Бог. И сына так воспитал.

Ужалила. Даже сердце сдавило.

— При чем тут сын?

— Такой же точно.

— При чем тут сын? — Я поднялся. — Неужели все в жизни определяется только этим? — я показывал на вещи в доме. — Быт, заслонивший бытие!

— Ты, пожалуйста, не повышай голоса. Я ведь тебя не боюсь, ты знаешь. Тебе там самолю-бие отдавили, а здесь ты кричишь. Так приучить всех не уважать себя! Так позволять плевать себе в лицо! Тебе было обещано! Нет, ты скажи, тебе было обещано?

Сколько лет живем, я не могу привыкнуть к этим мгновенным переходам от самого лучшего к озлоблению против меня. Так хорошо все было только что, и такая вдруг ярость.

— В общем, так: первой дамой факультета тебе не быть. Переживешь. В оставшиеся годы я намерен написать книгу, есть у меня еще планы… Переживешь.

— Эту твою книгу? — Она с таким пренебрежением сморщилась, словно увидала дохлую мышь на полу.

— Да, эту. К счастью, мне есть что сказать…

— Чего это тебе сказать? Да говори, пожалуйста. А то времени у него другого не будет… Говори! Кажется, я со своей стороны только способствую. Не знаю уж, какая тебе тогда нужна жена. Сказать ему надо… Мой первый муж знал, чего хотел. Он знал всегда определенно и в двадцать шесть лет получил Сталинскую премию. Сталинскую! Он имел цель и шел к ней, а тебя надо вести за руку.