Марк Захаров - Путь на моря (из сборника Ради жизни на земле)

— А потом?

— Ну а потом все было просто. В пределах допустимого риска…

Допустимый риск… Что же это такое?

И тут выяснилось следующее.

Когда корму «подрезали», буксир уперся скулою левого борта в грунт. Теперь он касался дна одной точкой. Достаточно было небольшого толчка, чтобы нарушить это неустойчивое равновесие. А спасателям требовалось осмотреть строп, заведенный за нос судна, убедиться, что он не соскользнет при подъеме. Под воду пошел матрос Рымарь.

— Но ведь буксир мог опрокинуться! — говорю я.

— Мы определили границы опасной зоны, дальше которой водолаз не имел права заходить, сообщили Рымарю ее ориентиры…

Я представил себе, как Рымарь шел по дну в густой пелене взбаламученного ила, шел, ощупывая скользкий трос, — и подивился выдержке молодого матроса. И еще я ощутил всю меру ответственности, которая ложилась на плечи капитана 3 ранга, когда он посылал водолаза на дно.

А ведь подъем буксира был не из самых сложных. В жизни заместителя командира по аварийно-спасательной работе бывали случаи куда сложнее…

Ему пришлось в проливе Муху спасать финский танкер, у которого взрывом горючего разворотило всю палубу, поднимать со дна моря секцию плавучего дока. Этот подъем стоит того, чтобы на нем остановиться.

Концевая секция оторвалась от дока и удерживалась за него только нижней кромкой. Попытка откачать из секции воду и тем придать ей положительную плавучесть результатов не дала.

И тогда Дьяконов предложил соединить ее с шестидесятитонными гинями [1] Гини — род талей — приспособление из нескольких блоков для подъема тяжестей. , а сами гини закрепить на доке. Взревела лебедка, задрожали от напряжения тросы, и железная громадина поднялась из воды, накрепко соединившись с доком.

— Приходится каждый раз что-то изобретать… — Георгий Михайлович усмехнулся.

Тут он был совершенно прав. Изобретать приходилось. Однажды из-за неосторожного обращения с огнем при сварочных работах возник пожар на тральщике.

Тральщик стоял у причала. Горящую паклю выбросили за борт, и надо же было случиться такому, что она угодила в мазутную лужу. Деревянные сваи, пропитавшиеся за столетия смолою и мазутом, запылали!

Черный дым поднялся над портом.

Завыли сирены, загрохотали каблуки бегущих на корабли членов экипажей, тревога сорвала с коек моряков дежурного подразделения АСС.

Пока буксир оттаскивал от стенки корабли, к пылающему причалу уже подходил ПЖК — пожарный катер. Его капитан — обильно посеребренный сединою человек, Алексей Михайлович Троеранов, рассказал мне, что когда подошли поближе, то оказалось, что струи воды из установленных на надстройке лафетных стволов не достают до причала.

Тогда подтащили к борту плотик, трое матросов со шлангами в руках прыгнули на качающиеся доски и, с трудом удерживая равновесие, стали бить пеной и водой по огню.

— С какого расстояния? — поинтересовался я.

— Сначала метров с десяти, а уж потом вплотную… — невозмутимо ответил Троеранов.

Кто же были эти парни, в течение часа танцевавшие невиданный танец на багровой от пламени, кипящей воде?

Весельчак и мастер на все руки Геннадий Борисов, спокойный, немногословный Владимир Алхимич, черноволосый крепыш Сергей Шахлевич.

Все трое комсомольцы, матросы с ПЖК.

И все-таки огонь, расстреливаемый, казалось бы, в упор, ни унимался. Сваи были расположены в шахматном порядке, и это мешало сбить пламя.

С другого пожарного судна на поверхность моря шипящим белым потоком хлынула пена! Когда ее высота над водой достигла чуть ли не метра, подошел буксир и бортом загнал пену под причал.

Словно белая шапка накрыла огонь — и пожар прекратился. В этом и заключалось изобретение Дьяконова.

А с матросом Рымарем я познакомился на водолазном боте. Бот чем-то неуловимо напоминал своих хозяев: невысок, крепко сбит… Я осматривал его помещения и у входа в кубрик столкнулся с черноволосым кареглазым матросом. Разговорились. Моряк оказался крымчанином, служил по второму году и сейчас собирался в отпуск.

— По семейным обстоятельствам?

— Никак нет, по поощрению. — Лицо моего молодого собеседника так и расплылось в счастливой улыбке. «Допустимый риск» матроса Александра Рымаря был по достоинству оценен командованием.

Рымарь служил под началом мичмана Киселева и говорил о нем с чувством неподдельного восхищения. Да и немудрено. Киселев провел под водой свыше шести тысяч часов, а уже одно это говорило о многом…