Владимир Карпов - Признание в ненависти и любви [Рассказы и воспоминания]

К авиаштабу шли медленно — в минах содержался гремучий желатин. Проволочка во взрывателе, которая через определенное время должна была порваться, становилась все тоньше. Приближался и сам решающий момент… Но, мальчик, сомнения и тогда почти не мучили меня. Был, понятно, страх. Холодело сердце. Были и мысли… Я ведь тоже имела маму, город, где родилась. Я, как и другие, училась в школе, носила коротенькие платьица, влюблялась, вздыхала… Ну, понятно, и ты… Но, клянусь, до сей поры не знаю, легче ли мне было бы, если б не было тебя… Честное комсомольское, не знаю. Все-таки вдвоем…

Утро выдалось ласковое, ясное. Кажется, раньше такого и не видела никогда. А солнце слепящее, большое. И все вокруг чистое-чистое.

Промаршировала команда солдат. На противоположном тротуаре, откозыряв друг другу, разошлись два офицера. Поправляя на ходу ремень, прошел полицай в черной шинели.

«Подонок! — даже пожалела я. — Не смог остаться человеком!»

Показалось, окружающий свет хлынул в меня, и я будто захлебнулась в нем. Да и выпавшая мне судьба показалась не такой уж безнадежной. Однако в тот же момент обдало и холодом. «Бр-р!»

Не доходя до ворот, мы простились. И признаюсь, мальчик, может, это и было самым трудным. Перед тем, как выйти из дома, Эдуард решительно сказал: «Не бойся, Славочка, я буду рядом». Но чем он мог помочь мне? Чем мог поддержать? Я понимала его положение и, чтобы не тянулись секунды, отвернулась и пошла: ему предстояло ожидать меня по другую сторону здания — туда выходил балкон из кухни, и оттуда я должна была подать ему знак, как все получилось.

В запасе у меня были минуты. На работу я могла прийти, ну, на полчаса раньше других «вольнонаемных». В такую рань на кухне находился обычно один повар Эрих. Остальные ефрейторы и обер-ефрейторы, обслуживающие столовую и жившие этажом выше, приходили позже, минут через пятнадцать. Вот за эти пятнадцать минут мне и предстояло управиться…

Дверь мне открыл Эрих, неумытый, заспанный. Зыркнув косыми глазами, молча, вразвалку заковылял к крану с водой.

Я надела рабочий халат, взяла поднос и направилась в столовую.

Маскировочные шторы на окнах вчера опустили, и в зале было темно. Я зажгла свет — стоило проверить, не спит ли здесь в кресле кто-нибудь из ефрейторов, любивших после ужина допивать остатки с офицерского стола. Собирая на поднос рюмки и фужеры, обошла зал — нет, нигде никого.

Как на спутанных ногах приблизилась я к чугунной печке. Поставила поднос на угол ближайшего стола. Прислушалась. Но в висках стучало, и ничего не было слышно. Чтобы успокоиться, перевела дыхание. Так и есть, в кухне уже собирались — доносились шум и звяканье посуды.

Мигом развязала пояс, положила мины на пол. Потом взялась вывинчивать пробки. Усилием воли уняла дрожь в руках. Но снова заволновалась, когда стала подкладывать мины под колосники в печку. Вторая никак не лезла — мешала первая. А тут еще ясно послышались шаги — кто-то шел сюда по коридору. Пот залил мне глаза. Помню лишь, что металлический щелчок — мина, прилипла к мине — совпал со скрипом двери.

И вдруг ты, мальчик! Вдруг опять вздрогнул, потянулся и застучал в бок. Я не знаю, была ли тут связь между первым и вторым, только я мгновенно, осененная мыслью, схватила за край поднос и рванула его на себя. Хрустальные осколки брызнули и разлетелись по полу. Затем, помню, меня пронизала радость — я увидела, как круглеют, наливаются яростью глаза у Эриха. Значит, скорее всего он свое внимание обратил не на печку! — Русиш швайн! — разразился он криком, не сразу от этого переступая порог. Ох, коза-дереза!.. Он кричал на нас часто. Особенно когда хватало работы. Видя, что мы не очень усердствуем, швырял в нас чем попало — горячими сковородками, мокрыми тряпками. Глаза у него тогда косили еще больше. Но мы, зная его слабинку, не особенно боялись этого бесноватого повара. Он торговал всем — и своим, и чужим. Он недовешивал офицерам порции масла, недодавал кусочков мяса и, не стыдясь, при нас сбывал краденое «налево». Поглядел бы ты, мальчик, каким триумфом светились его глаза, когда он набивал деньгами кошелек и тряс им над головой!

Однако сейчас была иная ситуация… Я поднялась и стала перед ним, согласная и на то, чтобы он отхлестал меня по щекам. Я ведь спасла тебя и себя, мальчик.

— Я постараюсь уплатить вам сполна, герр Эрих, — пробормотала я, ударяя себя в грудь. — Мне помогут муж и свекровь. Ей-богу…

То ли мое обещание, то ли мой вид маленькой неуклюжей беременной женщины сделали свое — руки он не поднял.