Появившись откуда-то из глубины души, его охватила теплота собственного детства.
Беды и бедность, если ты рос в них и они минули, тоже бывают дорогими. А многочисленное семейство Козловых, как Василий Иванович начал помнить себя, жило бедно, почти впроголодь. Спало на нарах вповалку, укрываясь тяжелой дерюжиной, из-под которой меньшой брат еле выбирался. Правда, с восьми лет сам он все-таки стал учиться в церковноприходской школе, но и это наверстывал тем, что летом пас чужих коров. Когда же малость подрос, грянула война «германская». Мимо деревни, по Варшавскому тракту, на запад потянулись воинские обозы, а им навстречу люди с узлами, с котомками. Неподалеку была и железная дорога, и выпало видеть такое количество солдат, мешочников, калек и разномастных лошадей, что кружилась голова — откуда они могли только браться?! А потом наступила и пора в лаптях и потертой на локтях свитке каждодневно на зорьке месить грязь до Жлобина, а там до вечера бить киркой, орудовать лопатой, таскать балласт, укладывать шпалы. Но зато! Зато, несмотря на свои шестнадцать лет, быть принятым в артель на равных правах со всеми!..
Поужинав и отправив Толика спать, Василий Иванович крякнул, поднялся из-за стола и, смутно чувствуя какое-то беспокойство, потянулся.
«Парад! — снова всплыло в голове. — Гм-м! Парад!..»
Вернулся Вельский. Старательно вытирая перед дверями ноги, шаркал ими о половичок, звенел шпорами.
— Несчастье, Василь! — сообщил с порога. — Сожжены Большие Городячичи. Погибла Феня Кононова. Есть сведения — готовятся крупные акции.
— Погоди, — как бы отмел его слова Василий Иванович. — Это проверено?
— Кроме последнего, все проверено.
— Не уберегли, значит?
— Как видишь… Сейчас сводку Информбюро принесут. Также нерадостная…
Действительно, постучав и получив разрешение войти, порог переступил радист — чубатый юноша с золотистым пушком на щеках и ясным, преданным взглядом. Как всегда в таких случаях, расправив плечи, обтянул пиджак, подпоясанный широким ремнем с кобурой, из которой свисал начищенный до блеска немецкий шомпол.
— Еще тепленькая, товарищ секретарь! — доложил он, протягивая листок бумаги. — То же, что и вчера. Но по тому, как зверствуют немцы, можно судить, их дела хуже. — И хотя видно было — радист хочет поговорить еще, стукнул каблуками.
Василий Иванович просмотрел сводку, подержал ее в руке, будто взвешивая, и передал Вельскому.
— Ты слышал, что он сказал, Юзик? — произнес задумчиво.
— Конечно! — с готовностью ответил Вельский. Однако, увидев глубокую складку на лбу у Василия Ивановича, понял, что тот занят раздумьями над чем-то сложным, сделал вид, что ищет что-то, и, использовав молчание Василия Ивановича, подался в свой угол.
Но Вельский ошибался, неосознанная забота проснулась в Василии Ивановиче гораздо раньше и безотносительно к нему. Несчастье же с городячинцами и Феней лишь сделали его беспокойство более явным. Феню, славного комсомольского вожака, и городячинцев было очень жалко. Однако сквозь сострадание к ним ясно пробивалась и тревога. Что с этим обстояло именно так, свидетельствовало еще одно: когда он прочитал сводку, это беспокойство и тревога усилились. Они чего-то требовали от него, о чем-то предупреждали.
О чем?
Обхватив рукой подбородок, Василий Иванович сердито нахмурился. Складки на его лбу обозначились еще резче.
«О чем? — нетерпеливо, сердясь на себя, подумал он. — Не о Минске ли?.. Конечно, о Минске!»
После прошлогоднего провала подпольный центр там не восстанавливался: гитлеровцы развязали страшный террор, да и их служба безопасности основательно изучила структуру подполья, тактику подпольщиков и подготовила провокаторов… Вместе с этим не так уж далеко от города, в партизанских зонах, действовали межрайонные партийные комитеты, боролись партизанские соединения и спецгруппы. Непосредственное руководство подпольем во многом перешло к ним. И стоит отметить: это оказалось неожиданным для гитлеровцев и вдохнуло свои силы в борьбу с ними.
Расстегнув ворот генеральского кителя, к которому он еще не привык, Козлов тяжело, словно тревожные думы легли ему на плечи, зашагал по землянке.
Он не имел привычки торопить естественный ход событий. Не особенно спешил и сам с решениями. Верил: самое важное — предугадать, куда они клонятся, и быть готовым к неожиданностям. Но вопреки этому, а может быть, в результате этого, тревога у Василия Ивановича нарастала и нарастала.
Читать дальше