Михаил Яворский - Поцелуй льва

Сначала надзиратель начал подозревать их в симуляции, но увидев их груди, с озабоченным выражением лица ушёл прочь. Через несколько дней прибыла медицинская комиссия в составе четырёх докторов. В безупречно чистых офицерских мундирах, начищенных чёрных сапогах, они выглядели как опереточные персонажи. Чтобы случайно не заразиться, они расспрашивали о симптомах из коридора. Двух больных подвели к дверям. Вытянув шеи, доктора издалека осматривали их.

Тем временем наш надзиратель стоял ко мне спиной около полушага впереди. Это был Франц, новый надзиратель, Volksdeutscher из Румынии. Несколько дней назад он дал затрещину нашему старшему за то, что тот заметил, что даже в тюрьме люди имеют лица, а не рыла ― это слово надзиратель употреблял относительно нас. Тогда мне показалось, что Франц за это ещё дорого заплатит.

И вот, кажется, наступила подходящая минута. Во время «вшивого часа» я поймал две огромные вши ― самца и самку. Я не убил их лишь потому, что хотел увидеть как они размножаются. Когда прибыла медкомиссия, я ещё держал их в руке. Глядя на спину Франца, я решил выпустить на него этих вшей. Сначала они вроде как растерялись, но скоро исчезли у него под плащом. Я представил себе, как они залезут в его пах, будут заниматься любовью, потом проголодаются, вгрызутся в его светлую кожу и опьянеют от его крови. Интересно, подумал я, но вшам национальность безразлична.

Одного взгляда на лица членов медкомиссии было достаточно, чтобы понять, что это был не просто не просто недомогание. Приговор не задержался ― Fleckfieber, сыпной тиф ― болезнь, которую переносят вши.

В тот же день, после захода солнца, больных забрали из камеры. Всех волновал только один вопрос: куда их отправят?

Ночь тянулась, словно упрямый вол. Иногда наша камера была настоящей храповней. Сегодня не храпел никто ― пару раз пукнули, хриплое дыхание, стоны и всё. Обычно, такими бессонными ночами я путешествовал по миру, подальше от Монтелюпы. Я посещал хижину дяди Тома, вместе с Тарзаном искал приключения в джунглях, терялся с Верном в далёких экспедициях. Иногда я плавал по морям вместе с пиратами, хотя плохо чувствую себя на воде. Часто помогал маме по хозяйству или ходил с ней в Кропивник за малиной и орехами. Один раз я целую ночь раздумывал о Волке ― собаке деда, которая потерялась вблизи Киева, но за год нашла дорогу домой. Я шаг за шагом старался проследить сложный путь Волка.

Сегодня у меня не было настроения ночью путешествовать. Мне неплохо было и в камере. Меня как-то ничего не волновало ― ни электрическая лампочка, ни пустой желудок. Тело было вроде невесомым, но горячим. Мой взгляд был направлен на потолок, а перед глазами стояла фотография цвета сепии, на ней был я, двухлетний. Мама очень любила эту фотографию. Её сделали во Львове, во время посещения мамой пана Коваля.

На ней я стою на высоком стуле, а глаза округлились от удивления, руки по швам, кулачки стиснуты, словно в них я держу какую-то тайну. Мама говорила, что дала мне свои серёжки, для того чтобы я стоял спокойно.

Мальчик на той фотографии цвета сепии удивлённо и благоговейно всматривался в меня, пока я не заснул. Утром я посмотрел на свою грудь ― там букетом роз расцвели красные пятна. Богдан расстегнул рубашку и мы сравнили наши розы ― его были больше и краснее.

На следующий день наш старший искал карандаш, который таинственно исчез у него, и там где мы мочились, обнаружил написанную на стене карандашом молитву. Все вокруг сгрудились. Только мы с Богданом по-прежнему сидели. Мы знали эту молитву наизусть.

Отче наш,

создатель земли,

неба, тюрем и ада,

мужчины и женщины и вшей.

Проснись и посмотри,

что ты натворил.

То, что Ты создал,

понять может только Люцифер.

Пробудись от воскресной дрёмы и посмотри на свои преступные действия вместо того,

чтобы наказывать нас.

Это твоё желание,

чтобы тиф и вши ели нас?

Почему ты назначил одних быть тюремщиками,

а других их пешками?

Наш всемогущий отец,

где Ты есть?

Почему не отзываешься?

Не стыдно ли тебе быть запанибрата с тюремщиками?

Мы не хотим много:

только хлеба и тепла,

а ты нам даёшь тиф и вшей.

Боже!

Приди к нам, вниз,

побудь в нашей келье один или два месяца.

Если не придёшь,

наш вывод будет:

Ты есть Люцифер в маске

Божества.

Букеты всё больше разрастался. В конце недели мои и Богдана груди были полностью покрыты точками. Они ни чесались, ни болели. Но тело бросало то в жар, то в холод, то морозило. Мне почему-то было всё равно. Мной овладели апатия и оцепенение.