Михаил Яворский: Поцелуй льва

Этот вопрос озадачил меня. Из уст Богдана он звучал как мат, в наших шахматных соревнованиях. Чувствуя мое невежество, Богдан продолжал образовывать меня, не ожидая признания, что я никогда и не думал об этом.

― Ну что, Михаил, ― сказал он сухо и важно, как директор нашей школы, ― ты должен знать что Гитлер австриец. Во время Первой мировой войны был капралом, а после войны зарабатывал себе на хлеб маляром, пока не стал фюрером Третьего Рейха. [7] Третий Рейх (Das Dritte Reich(нем.) ― «Третья Империя») ― официальное нацистское название правящего режима, который существовал в Германии с января 1933 г. по май 1945 г. (прим. ― Ред .) А Сталин, ты будешь смеяться, был всего лишь сыном грузинского сапожника. Он изучал богословие, хотел стать священником, но стал атеистом и еще и коммунистом.

Осведомлённость Богдана ― а он любил ей похвастаться ― всегда впечатляла меня, хотя я иногда имел предчувствие, что всё это он выдумывает. Один раз он спросил меня, знаю ли я, что Иисус был педерастом, на что я отрубил, что ему, наверно, клёпки в голове не хватает и чтобы такой дурости я больше не слыхал. Мой ответ его нисколько не смутил. Сказал только: «Даже если это неправда, над этим стоит помозговать».

― Значит, вы нас покидаете! ― с жалостью вскрикнула пани Шебець, когда пан Коваль появился на веранде. Он был в коричневом твидовом пиджаке и серых штанах, а в руках держал свою обыкновенную кожаную сумку. Рубашка с накрахмаленным белым воротничком, темно-синий галстук и золотистая тесёмка придавали ему вид настоящего джентльмена.

― Что-то мне не очень верится, что вы просто едете проведать сестру, ― сказала пани Шебець, укоризненно поглядывая на пана Коваля. ― Очередное любовное свидание?

Пан Коваль проигнорировал ее вопрос, но она не успокаивалась.

― Знаете, Иван, все эти ваши поездки в этом году кажутся мне очень удивительными. ― Она глубоко вздохнула и с ноткой ревности в голосе продолжила. ― Чем вы на самом деле занимаетесь? Почему так часто слушаете Берлин по тому своему приёмнику? Скажите-ка, Иван, вы случайно не немец, не шпион? Да?

Как разбалованный ребёнок, которому не дали пирожного, но который упрямо пытается его выдурить, она ждала ответа пана Коваля. Я и не думал, что у неё такое буйное воображение. Она прекрасно знала, что пан Коваль увлекался изучением иностранных языков. Однако, как он говорил, наиболее ему нравился язык Гёте и Шиллера. Поэтому он так часто настраивал радиоприемник на берлинские волны.

Наверно, привыкший к упрёкам пани Шебець, пан Коваль спокойно пропустил мимо ушей ее подозрения. «Не беспокойтесь обо мне, ― сказал он. ― Позаботьтесь о Михасе, смотрите, чтобы он не был голодным». Он повернулся ко мне: «А ты, Михась, не забудь, что первого сентября начало учёбы».

― Счастливой дороги, пан Коваль, ― ответил я, пожимая ему руку.

Мы с пани Шебець следили, как он идет вниз ступеньками в сад, открывает чугунную калитку и поворачивает направо. Он не оглянулся, не помахал рукой пани Шебець, как она того хотела. «Вот, ушёл… странствующий бабник, ― вслух сказала она то, про что говорила, наверно, только мысленно. ― Интересно, сколько у него сестёр? Наверно по одной в каждом городе».

После отъезда пана Коваля наш дом опустел, хотя пани Шебець и её сестра до сих пор были тут. Пани Щебець не любила покидать свой дом. После смерти мужа семь лет тому назад, жизнь в одиночестве в своём доме была для нее настоящим праздником. Она выходила в близлежащие магазины только за хлебом и бакалеей. Молоко, масло и сыр; летом ― салат и овощи; осенью ― яблоки, всё это ей привозили несколько крестьян из предместья.

Она выходила в город дважды в год за летней или зимней одеждой.

Она любила красиво одеваться, и чтобы оказать впечатление на пана Коваля, который ценил элегантно одетых женщин, сама шила себе платья. Она имела новую швейную машинку «Singer», к которой никому, даже сестре, нельзя было прикасаться.

Её сестра была по крайней мере на десять-пятнадцать лет моложе. В её комнате было только одно окно, выходящее на улицу, кровать, небольшой секретер, стояк с умывальником и кружкой для воды. Эта комната напоминала монастырскую келью, но она её удовлетворяла. На стенах не было и одной картины. Туалет она имела общий со всеми.

Туалет сделали, наверно, намного позднее, чем построили дом. Вход в него был и из сада и из веранды. Там стоял изысканный фарфоровый унитаз с белым полированным сидением, а над ним был прикреплён ящичек, с которого свисала металлическая цепочка. Когда я впервые потянул за эту цепочку и каскады воды полетели в унитаз, я так испугался, что аж подпрыгнул. Для меня это было удивительно. В селе у нас был только «выходок»― во дворе около ямы с навозом. А старые газеты появлялись там только летом, когда приезжали гости.