Михаил Яворский: Поцелуй льва

Но наиболее меня удивило то, что я увидел, подняв глаза ― выше головы Собесского. Там, на выступе, под крышей углового дома, сидела копия статуи Свободы. Как она попала в город Льва было для меня загадкой. Казалось, что чувствовала себя не в своей тарелке. Ведь в отличие от своей американской сестры, которая гордо стояла с факелом свободы, она сидела, наверно изнурённая длительным путешествием или утомившись держать факел. Иногда во время таких прогулок у меня возникает ощущение, будто я в логове львов. Эти резные львы живут везде ― гордо стоят на просторных площадях, выглядывают с фасадов домов, лазят закоулками. Самые величавые скульптуры этих зверей установлены перед Пороховой башней. Вырезанные из белоснежного мрамора их массивные туловища лениво растянулись вдоль ступенек к башне. Они кажутся удовлетворенными, сонными, но одновременно готовыми моментально дать отпор любой опасности.

Мои прогулки часто заканчивались на площади Рынок, в центре города, южнее средневековой стены. Каменные дома, которые окружают площадь, построены несколько столетий назад. В её центре возвышается Ратуша, вход в которую охраняют два огромных льва, что придает величие и так высокому сооружению. На крышу башни ведет узкая лестница. Смотритель Ратуши — знакомый пана Коваля, поэтому разрешил нам подняться на верх. У меня аж дух перехватило, даже забыл счёт ступенькам.

Июньскими вечерами, после работы пан Коваль сидит на веранде, читая газету «Дело». [1] «Дело»― первая украинская ежедневная газета. Она выходила с 1 января 1880 г. до 5 сентября 1939 г. во Львове. Основана группой «народников» во главе с В.Барвинским для защиты прав украинцев Галичины, выступала за государственную независимость и соборность Украины.(прим. — Ред ). Я присоединяюсь к нему незадолго до ужина. Иногда газета полностью поглощает его внимание, тогда я тихонько сижу, наслаждаясь ароматами сирени и акации, которые долетают в раскрытые окна. Случается, что он пересказывает мне прочитанное, так как хочет, чтобы я знал «что делается в мире». Мир, по его мнению, «становится все более тесными, соответственно, более паскудным». «Наш народ слишком мирный, нам надо научиться постоять за себя». Он тщательно подбирает слова, кратко высказывает свои мысли, однако очень часто то, про что он говорит, для меня слишком заумно.

С недавнего времени пан Коваль читает меньше. Это из-за цензуры. Много колонок в его газете просто не печатают. Однажды первая станица была пустой с единственной надписью ― «ЦЕНЗУРОВАНО». [2] «Изъято цензурой» (прим. — Пер .) Это не очень беспокоило пана Коваля, потому что, как он говорил: «Не напечатанная страница говорит читателю, что власть пытается что-то спрятать. Однако народ видит, что чинят власть имущие, и новости об этом распространяются из уст в уста среди большего количества людей, чем напечатанные страницы».

Он всё таки был прав. Чуть ли не ежедневно можно было стать свидетелем издевательств над меньшинствами со стороны эндеков ― не очень молодых тупоголовых, которые взяли монополию на польский патриотизм. Они ненавидели каждого, кто был непохожий на них, вели себя так, словно город принадлежал им.

Свою деятельность они начали несколько лет тому назад с надписей на стенах: «Bij Żyda». [3] Бей еврея(пол.) А этим летом они ворвались в Государственный университет и избили украинских студентов. Среди них был и мой дядя Михаил, младший брат матери. Опасаясь за свою жизнь, он убежал из Польши в Германию.

Впрочем, с начала этого лета эндеки немного забыли про евреев и украинцев, направив свою злость против немцев, или «швабов», как их называл польский простолюдин.

По городу распространялись тревожные слухи. Их можно было услышать везде ― на базаре, в парикмахерской, даже в церкви. Бульварная пресса обсасывает и раздувает их, как может. Вот, например, несколько дней тому в «Dzienniku Wieczornym» опубликовали статью под заголовком «Скоро война! Гитлер готовит нападение на Польшу!». Безоблачное спокойствие июльских вечеров нарушили пронзительные выкрики продавцов газет: «Сенсация! Экстренный выпуск! Скоро война!».

Нашу хозяйку пани Шебець, которая жить не может без вечерних газет, действительно волнуют все эти слухи о войне. Подростком ее захватил водоворот Первой мировой войны. Наверно, это были не самые лучшие времена, потому что вспоминая их, она говорит только одно: «Это было страшно, ужасно, бесконечный ужас― москали убивали, насиловали, грабили».