Михаил Яворский - Поцелуй льва

От мыслей меня отвлёкло скрежетание тормозов. Остановился военный грузовик. Водитель позвал нас. Не спрашивая ни кто мы, ни куда направляемся, предложил подвезти. Пан Сорока сел впереди, мы с Богданом устроились на кузове на боеприпасах.

Какое это было облегчение ― ехать после стольких недель ходьбы и не видеть впереди себя спину нашего начальника. Теперь нам было больше видно военнопленных, покалеченных российских танков, брошенных пушек, поломанных грузовиков и телег, тьму-тьмущую противогазов, которые наверно выбрасывали красноармейцы, чтобы легче было убегать. Иногда над головой тарахтел разведывательный самолёт.

Дорога уходила вперёд, пересекая необозримые равнины ― бывшие степи, а теперь колхозные поля. Именно этими степями когда-то кочевали орды турок и татар, разрушая и сжигая всё на своём пути. Именно тут, триста лет назад, родилось движение против польской шляхты, которая делала крепостными свободных людей. Я листал страницы истории быстрее, чем ехал грузовик.

Бандеровский пост в Житомире размещался в школе. Его легко было найти по сине-жёлтому флагу. Однако нам сказали, что мельниковцы пришли на день раньше и разместили свой пост в помещении суда в противоположной части города.

Кто первый, у того и преимущество. Чтобы избежать таких поражений, съезд руководства постановил назначить пана Сороку главным координатором «походных групп», которые будут проходить Житомир.

Поскольку Белая Церковь была чрезвычайно важным пунктом на пути в Киев, нам с Богданом приказали идти туда на следующее утро. Как нам сказали, город ещё в руках россиян, но вот-вот должен сдаться. Наша задача ― установить там пост.

Белая Церковь когда-то была шумным городом, но когда мы туда прибыли, она казалось голым пустырём. Ни главные улицы, ни узенькие переулки не подавали никаких признаков жизни. Маленькие низкие домики, некоторые ещё под соломенной крышей, казалось, всасывала сила притяжения. Мы постучали в несколько дверей ― ни шороха. Ни одного звука, ни одного взгляда из-за задёрнутых занавесок. Ни детского плача, ни собачьего гавканья, ни птичьего чириканья. Красная армия оставила город два дня назад, а немецкая прокатилась без остановки.

Единственным звуком было эхо наших шагов, когда мы шли вымощенной площадью к административному зданию. Напротив него стояла гранитная статуя Ленина, почти такой же высоты, как и здание сзади неё. Ещё несколько дней назад Ленину поклонялись тут как великому пророку будущего. Теперь, брошенный своими покровителями, он глазел на площадь ― такую же пустую, как и его обещания.

Тот кто последним покидал административное здание, очень торопился. Двери были открыты и придавлены мешком с зерном, чтобы не захлопнулись. Комнаты были захламлены открытыми ящиками из-под боеприпасов и винтовками. В главной, самой большой комнате, были только скамейки и стулья. Эту комнату наверно использовали для заседаний городского совета. Над столом посередине стены висел портрет Сталина, на скамье лежала «Правда», словно кто-то её бросил не дочитав. Я заметил заголовок «Героический отпор рабочих и крестьян фашистскому нашествию».

Мы повесили над входом сине-жёлтый стяг и облепили город объявлениями, что Организация Бандеры берёт на себя власть в городе и призывает население сотрудничать с ней.

Но читать эти объявления было некому. Чуть ли не целый день мы ходили пустынными улицами, надеясь случайно встретить кого-нибудь. Только вечером мы попали на две живые души ― деда, который гонялся за своей курицей, и очень старую бабку, которая сидела на пороге дома за стеной подсолнухов. Когда мы рассказали кто мы и что привело нас в Белую Церковь, она подозрительно глянула на нас, как бабушка на капризных внуков. «А вы для этого не очень малы? ― спросила она огрубевшим от возраста голосом. ― Да и согласятся ли немцы на вашу независимость? А ваши родители ― знают ли они, чем вы занимаетесь?» Нам эти вопросы не понравились. Мы покраснели и отвернулись.

Женщина сказала, что ей восемьдесят лет, но выглядела она ещё старше, а её сморщенное лицо напомнило мне зрелый подсолнух. Её было нужно, чтобы её кто-то выслушал. Рассказала, что ей посчастливилось пережить Первую мировую, революцию и коллективизацию. Её муж погиб в шахте, а маленькая дочь умерла от голода в 1930-х. У неё были надежды на сына ― офицера Красной армии, но он полтора года назад был убит на Финской войне.