Вениамин Росин - Служит на границе старшина

Жена хозяина невысокая, сморщенная, вся в черном, съежилась, как береста на огне, повернулась к иконам.

— Господи Иисусе, сохрани и помилуй нас, грешных! Отче наш, иже еси на небеси…

«Молись, молись, божий одуванчик, — думал Смолин. — И бог не поможет, если дали убежище нарушителю…»

В хозяйственных постройках и комнатах никого не было. Хозяин степенно кашлянул, потер подбородок. Вот-де не поверили, что в доме посторонних нет, но он не обижается. Конечно, мало приятного, когда приходят с обыском, заглядывают под кровати, но что ж, он понимает. Работа такая у чекистов… А сейчас, когда все кончено, он приглашает перекусить чем бог послал.

— Господи, боже мой! Как же так отказываться? Зараз жинка в один момент соорудит яичницу с салом. А к ней, само собой, полагается и чарка. У меня как раз есть отличный, прямо-таки замечательный…

Смолин не дослушал, обернулся к Головину:

— Чердак еще остался. Пошли, проверим!

В сенях снизки сушеных грибов. Недоуздок… В углу покрытые холстиной бадейки.

Дик проворно взобрался по лестнице, прыгнул в открытый люк, только хвост мелькнул. Смолин — за ним. Вот еще одна неровная ступенька, и голова окажется вровень или, пожалуй, даже выше пола чердака. Трудно одолеть эту одну-единственную ступеньку. Не свалишься ли с нее с простреленной головой? Разве мало было таких случаев? Разве не погибали чекисты и пограничники на таких вот операциях?… Справедливо говорят: на миру и смерть красна. Одно — идти в бой плечо к плечу с товарищами, другое — получить пулю или предательский удар ножа в зловещей темноте. Кто знает, не затаился ли на чердаке оголтелый головорез, которому нечего терять?

Тишина. Душно пахнет сено. Где-то прострекотал сверчок. Завозились, зашуршали мыши. Ветер загремел на крыше оторванным куском жести. Фыркнула корова в хлеву…

Голубоватый свет луны пробивался сквозь щели, серебрил травинки. В фонарике нет нужды. А это что попало под ноги? Фуражка… Где же ее владелец?

— Ищи, Дик! — шепнул Смолин, и в тот же миг послышался характерный щелчок бойка ударника о капсюль. Пистолет дал осечку! В какие-то доли секунды (больше времени на обдумывание не было) Смолин принял единственно правильное решение — рывком вскочил на чердак, обрушился на врага… Обрушился, не видя, но отчетливо представляя себе черное дырчатое дульце.

Медленно, как парализованный, спускался диверсант по лестнице. Во всклокоченных волосах сухие травинки. Болезненный тик передергивает лицо. Тускло поблескивают два передних металлических зуба.

— Принимай, Головин, и глаз с него не спускай! А я тут еще пошарю.

Сначала Дик отыскал парабеллум, отброшенный в сторону во время борьбы, потом показался с гранатой в пасти. В свете фонарика Смолин заметил красную точку на рукоятке. Граната на боевом взводе! Вот какое угощение было приготовлено диверсантом!

…На заставу Смолин возвращался в одной машине с Головиным. Сидел, откинувшись на спинку сиденья, полузакрыв глаза.

— Ну вот, товарищ Головин, почин у вас есть.

Головин махнул рукой.

— А-а, середка наполовинку… Я постольку поскольку…

— Как это — постольку поскольку? Задержание нарушителя — наш общий успех.

— Что ни говорите, товарищ старшина, а вам особенно везет, — убежденно произнес Головин. — Со станции, помните, ехали. Ястреба вы взяли… Опять же — сегодня. И это только то, что я видел. А сколько без меня!

— А знаете, что говорил Суворов про везение? Везение везением, но когда-то нужно и умение.

— Оно, конечно, так… — выдавил Головин и принялся рассматривать проплывающие за окном газика кусты, деревья.

Служил на заставе крепкий, рослый, как гренадер, солдат Светлышев. Парень как парень, а не любили его солдаты. Светлышеву ничего не стоило товарища поддеть, обидеть. Из-за красного словца он, как говорится, родного отца не пожалеет. И чуть что: «Сам все понимаю! Нечего меня учить!» Короче, характерец такой, что собаке брось, и та грызть не станет.

Особенного касательства к Светлышеву Смолин не имел, разве только когда-нибудь в наряд вместе сходят.

Но после одного случая совсем разонравился Светлышев Смолину.

Подошел Смолин как-то к сушилке и услышал через приоткрытую дверь голос Светлышева:

— Поверишь, земляк, этот Дик прямо в печенках у меня сидит…

Подслушивать Смолину не хотелось, но он как-то невольно остановился. «О чем это Светлышев? Чем ему Дик досадил?»