В. Росин
Служит на границе старшина
Александр Николаевич Смолин коренаст, чуть выше среднего роста. Лицо открытое, спокойное, с мягкими очертаниями. Взгляд ясный, твердый, но не без лукавинки. Голос негромкий… Весь облик полон чувства собственного достоинства и вместе с тем скромности. Никакой позы, желания выделиться, обратить на себя внимание.
Смолин не большой охотник рассказывать о себе, о своей богатой событиями жизни. Но все же кое-что удалось разузнать, кое-что дополнили сослуживцы.
Жизнь Смолина выдалась далеко не тихая и не спокойная. Бывал, что называется, на коне и под конем. Пробовал и горького и горячего. Сто шестьдесят девять агентов иностранных разведок и диверсантов задержал отважный старшина. На его парадном мундире ордена Ленина, Красной Звезды, несколько медалей «За боевые заслуги», «За отличие в охране государственной границы СССР»…
1
В свой полк после госпиталя Смолин не попал. Где уж будешь искать его в сутолоке войны? Да и не все ли равно, где бить фашистов?
Рана еще не совсем зарубцевалась, и Смолина для дальнейшего, как говорят в армии, прохождения службы направили в охрану тыла фронта. Нет, далеко не тыловая то была часть. В чащобах Псковщины, этой древней когда-то такой тихой земли, приходилось вылавливать вражеских лазутчиков, а случалось и схватываться смертным боем с попавшей в окружение немчурой…
И вот в самом конце лета пришел приказ отобрать энное количество солдат и сержантов. Самых дисциплинированных и обстрелянных. Включили и Смолина в тот список. А куда, для чего — никто не знал.
Сначала слушок прошел: в разведку набирают. Потом начали поговаривать, что саперный батальон комплектуют. Много, мол, немцы мин оставляют при отступлении, не скупятся на мины. Так густо дороги, землянки, дома этими снарядами начиняют, как иная рачительная хозяйка изюмом пироги. Вот и надобность большая в минерах.
Но уже в дороге беспроволочный «солдатский телеграф» разнес весть, что вся команда следует в пограничный отряд. Чего угодно ожидал Смолин, но только не этого! Не думал, не гадал, что так обернется судьба, и в мыслях не было, что доведется служить на границе.
В детстве он представлял себе границу то в виде высоченного каменного забора с бойницами, то в виде какого-то глубокого ущелья, через которое глухими темными ночами пробираются бородатые, обвешанные оружием люди. Из немногих фильмов, которые удалось посмотреть в сельском клубе, представление о границе несколько изменилось. И все же, какова она, граница?
2
В наряде трое. Старшина Морозов, осанистый усач, туго перетянутый крест-накрест потемневшими ремнями. По левую руку от него — Смолин и Платонов.
До другого берега от силы сотня метров, но в темноте река кажется очень широкой, без конца и края. Ни звука вокруг, ни огонька. Иногда, прочерчивая тьму, срывается с места одинокая звездочка и будто растворяется в бесконечном просторе.
На сердце у Смолина скребут кошки. Не повезло, так не повезло! Война отодвинулась далеко на запад. Не сегодня-завтра наши начнут добивать врага в его, как писали газеты, логове, а ты… Молодой, здоровый…
Обидно. Так мечтал дойти до Берлина, и на тебе… Охраняй границу. От кого? Зачем охранять, когда впереди наши войска?
В общем, прямым ходом ты, Саша Смолин, в хозкоманду угодил…
Громко плеснула крупная рыба. Что-то булькнуло, зашелестело. Тяжело ухнул в воду подмытый пласт земли… Смолин насторожился. Но старшина Морозов невозмутим. Он — бывший пограничник, задолго до войны служил на соседней заставе. Того, что пережил, и на троих хватило бы с лихвой… Летом сорок второго часть Морозова последней оставляла осажденный Севастополь. Каким-то чудом прорвался к ней гидросамолет. Но он мог поднять девятнадцать человек, а было двадцать два. Высоченный сержант сказал: «Я самый тяжелый. Я останусь. Открывай люк, товарищ летчик!» Рядом с сержантом встал еще один. «Что ж, — сказал он, — и я останусь. Не должны тут все погибать. Плакать за мной некому. Человек я холостой. Родных немцы убили». Морозов, опиравшийся на костыли, решил быть третьим. И тогда самолет оторвался от воды, начал набирать высоту…
— Сашок, письмо от Наташи пришло, — шепотом сказал вдруг Смолину Платонов. — Посоветоваться с тобой хочу…
Смолин осуждающе посмотрел на товарища. Но у Платонова были такие сияющие счастливые глаза, что Смолин чуть приметно улыбнулся, приложил палец к губам. Ну ладно, мол, сказал — и будет. А советоваться надо на заставе. Хотя фронтовой опыт у нас и есть, но в пограничном деле мы еще новички, плаваем и бульки пускаем. Каждый из нас от силы — четверть пограничника. А пообвыкнем, походим в наряд, встретимся раз-другой с нарушителями, тогда настоящими пограничниками можно себя называть.
Читать дальше