Геннадий Семенихин - Жили два друга

– Прости, кацо, нехорошо получилось. Не с того мы сегодня начали.

– Как это не с того? – пожал плечами Демин.

Опустив глаза, Чичико спросил:

– Это ее халат, Коля? Заремочки?

Демин низко уронил голову.

– Давай за нее выпьем, не чокаясь, – мрачно произнес Белашвили. – Какая была чистая девочка!

Демин глухо всхлипнул и поднял стакан.

Потом они выпили за полковника Заворыгина, за лихого Сашку Рубахина, за Леню Пчелинцева… Демин поднимал стакан и пил за все, за что предлагал Белашвили.

И чем больше кричал Чичико, пытаясь вывести из оцепенения своего бывшего подчиненного, тем все ниже и ниже опускался тяжелый деминский подбородок.

Утром они встали, ощущая головную боль, отфыркиваясь, пили минеральную воду. Чичико торопился на заседание. Спросил:

– Я у тебя два дня поживу, если не возражаешь?

– О чем разговор, – равнодушно ответил Демин и ладонями стиснул лицо. – Бери запасной ключ.

– Да нельзя же так, ишак ты поганый! – закричал на него Белашвили. – Разве ты возвратишь теперь Зарему? Но кто тебе, понимаешь, давал право рассвета и заката теперь не видеть?

Стоя перед гостем в исподнем, Демин нерешительно спросил:

– Чичико, мы все считали тебя на фронте самым горячим, самым честным и самым прямолинейным.

– Дураком, хочешь сказать, – бесцеремонно перебил бывший комэока.

– Нет, – улыбнулся Демин. – Прямолинейным, как носорог, который мчится на противника со скоростью сто двадцать километров в час и ни вправо, ни влево свернуть уже не может. Так вот я хочу тебя спросить, мой друг-носорог, как бы ты поступил с человеком, присвоившим себе труд погибшего друга? Простил бы ты его за честное раскаяние?

Чичико выпучил глаза и озадаченно усмехнулся в жесткие усы.

– Ва! Кацо! Ничего не понимаю. Говори без загадок, пожалуйста.

– Хорошо, скажу, – ожесточился Демин. – Допустим, жили-были на фронте два хороших товарища и вели вместе научное изыскание. Один талантливо, другой – нет. Первый погиб, второй остался жив и, доделав работу первого, выдал ее за свою.

– Па-а-длец! – моментально прокомментировал Чичико.

– Ну, а если обстоятельства его заставили? Если надо было спасать другого близкого человека?

– И потерять насовсем честь?

– А если этот человек в душе пережил такое, что нельзя ни рассказать, ни описать. Если он вышел с низко опущенной головой и говорит: «Люди, простите».

– А крал с высоко поднятой головой? – рассмеялся беззлобно Чичико.

– Это не важно, – поморщился Демин. – Но ты бы его простил?

– Нэт, – односложно ответил грузин. – На мой взгляд, человек, потерявший честь, уже свое доброе имя, генацвале, не восстановит.

– И даже, если бы это был твой собственный брат?

– Нет, – повторил Чичико и вновь засмеялся. – Только чего ты пристал ко мне с этим вопросом, как с кинжалом? Что я к тэбэ приехал, о негодяях, что ли, говорить. Называется, старые друзья встретились. Лучше о своих делах расскажи, Коля. Приеду в совхоз, твои читатели спросят.

– Да иди ты к черту, – лениво отмахнулся Демин. – Ты ко мне вино пить приехал или на читательскую конференцию?

Белашвили громко захохотал, показывая белые зубы.

– Вино пить, – радостно подтвердил он и стал нацеживать в стаканы из бочонка светло-желтую жидкость.

– Подожди, – остановил его Николай, – хочешь, я тебе стихи свои почитаю. Я их публиковать не буду, а в новой повести использую.

– Вот это лучше, Коля. Читай.

Демин достал из ящика письменного стола листок, положил для чего-то перед собой, хотя на память знал все строчки, глуховато откашлялся.

– Хорошие стихи, – сказал Чичико задумчиво. Жизнь – это действительно не река с цинандали, не из одних радостей состоит. И бьют в ней тебя… тоже бывает. Однако когда бьют, надо побыстрее подниматься и еще увереннее идти вперед. Как ты шел на зенитки, как я на них шел, помнишь? – Он осекся и внимательно посмотрел на своего фронтового друга. – Это вот такому, кто честь потерял, как ты об этом типе мне рассказывал, такому уже не подняться.

– Спасибо, Чичико, – бесстрастно кивнул головою Демин, – ты всегда говоришь правду. – И в нем окончательно созрело решение.