Вард Рейслинк - Ладан и слёзы

— Как здесь прекрасно, правда?

Я окинул взглядом лес, луга и овраги, видневшуюся вдалеке, за лесом, крышу дома. Что тут прекрасного? Мы уже столько раз бывали в лесу и никогда не находили его восхитительным — во всяком случае, я ни разу такого не слышал.

— Да, — нехотя, со вздохом согласился я. Я-то надеялся, что мы мигом домчимся до Антверпена.

Пока мы разговаривали с Верой, Курт и Фрид расстелили большую плащ-палатку, похожую на ту, с которой мы не расставались, пока не пришлось бросить ее на берегу Лейе.

Впрочем, у Курта и Фрида плащ-палатка была намного больше нашей.

Они поманили нас.

— Идите сюда!

Мы подошли поближе.

— Zajt her nicht muude? [23] Вы устали? (искаж. нем.) — спросил Курт.

Мы не знали, что на это следует ответить, только робко и нерешительно глядели на него, а он повторил:

— Muude? [24] Устали? (искаж. нем.)

И, чтобы получше объяснить нам, что он имеет в виду, он уронил голову на грудь и высунул язык. Мы ничего не ответили, лишь осторожно кивнули. Фрид повелительно щелкнул пальцами, давая понять, что велит нам сесть на плащ-палатку рядом с ним. Вера все не решалась, и он с игривой грубостью притянул ее к себе.

— Komm her, meedchen aus flandern, komm her, auf mejnen sjoos, [25] Подойди сюда, девушка из Фландрии, сядь на мое колено (искаж. нем.). — продекламировал он своим низким голосом. Вера пыталась вырваться, барахталась и в конце концов свалилась на подстилку с задранной юбкой. Все загоготали. Один Хейн был занят тем, что стаскивал с ног сапоги и на всю эту возню не обращал никакого внимания. «Милый Хейн!» — подумал я. И хотя я смеялся вместе с остальными, мне было не по себе. Они считают Веру своей, им наплевать на то, что я знал ее гораздо раньше, чем все они, и что я собираюсь на ней жениться, чтобы она не постриглась в монахини. Они не имеют права так гнусно с ней обращаться!

Игра продолжалась, а я ошарашенно глядел на них. Смех немцев, какой-то натянутый, неестественный, стал мне противен. Так смеялся Какел, когда на Флире ловил девчонок и, прижав к дереву, загораживал им дорогу руками. Так смеется человек, у которого есть какие-то тайные намерения и он их уже не скрывает.

До чего мне были омерзительны эти немцы! Все, кроме Хейна. Я, не мигая, пристально глядел на блестящие, сносившиеся гвозди на подошвах его сапог, пока у меня из глаз не полились слезы — я словно чувствовал, что это лишь начало большого горя, которое мне предстоит пережить. Фрид и Курт вытащили свои фляжки и стали пить, рыгая и перебрасываясь какими-то словами, почти не разжимая рта, чтобы ни я, ни Вера их не поняли.

Нас они тоже заставили выпить. Поднесли ко рту фляжку и приказали: «Drink». [26] Пей (искаж. нем.). Пришлось, чтобы отвязаться от них, сделать по нескольку глотков, а немцы все приговаривали: «Goed zo». [27] Так, хорошо (искаж. нем.). Говорили они вроде бы по-фламандски, но произносили слова как-то необычно, на свой лад.

Питье, которое нас заставили проглотить, оказалось ужасной гадостью. Огнем обжигало рот. Голова у меня сразу закружилась, все поплыло. Открыв глаза, я как в тумане видел хохочущие одутловатые физиономии, судорожно открывавшиеся рты напоминали пасть хищной рыбы, глотающей воздух, а уши — точь-в-точь как жабры.

Я почувствовал, что меня переполняют отвага и удаль. Рыбьи головы! Они и в самом деле похожи на рыб! Щуки! Я пил и смеялся. Сам не знаю, чему я смеялся, просто было весело, и все. Одно словечко, которое я уловил из разговоров немцев, почему-то особенно запомнилось, и я бессмысленно повторял его как попугай, не зная, что оно означает: «Krieg… Krieg…» [28] Война… Война… (нем.)

Все вокруг застлало туманом. Лес то уходил назад, то вновь подступал вплотную. Голоса, в которых уже не было ничего человеческого, напоминали жужжанье майских жуков, которые обычно летают весенними вечерами. Я что-то сказал Вере, но она не ответила. Ну и пусть — видно, мои слова сейчас до нее не доходят. И все же девушка, которая собирается в монастырь, не должна позволять себя целовать. А Фрид целовал Веру. Притянул за волосы и чмокнул прямо в губы. Девушка из Фландрии… Рыбьи головы… Майские жуки… Все вокруг закружилось, я хотел было подняться и не смог. Я пинал ногами воздух, попадая в пустоту.

— Ну и ну! — произнес я вслух и услышал чье-то хихиканье.

Тело мое словно налилось свинцом, я упал навзничь. Сквозь туманную завесу увидел, как двое немцев подняли Веру на руки. Они громко икали — видно, были вдрызг пьяны. Но я никак не мог их распознать. Видел только серо-зеленые мундиры, болтающиеся сбоку на ремне штыки да черные сверкающие сапоги.