Олег Смирнов - Прощание

Подгорельский говорил медлительно, округло, и жесты у него были медлительные, плавные; и Скворцов вдруг вспомнил Лубченкова, майора.из окружного штаба, из отдела боевой подготовки, который, проверяя заставу, прижал лейтенанта Скворцова и бил, что называется, под дых. После его визита все и заварилось. Где он теперь, Лубченков? Скворцов повернулся к Подгорельскому и перехватил его изучающий взгляд. Ну, изучайте. Вот он я. Какой есть. Повернулся к Волощаку: и тот искоса разглядывает его. Тоже изучает? Так вроде бы уже изучил. Правда, я жду от вас не изучения, а совета, поддержки, помощи. Понятно, не за этим столом начнем беседу. Скорей бы ее начать! Коль уж прибыли в отряд, то помогут. Послушать бы полковника Подгорельского, как там в Москве, как дальше будет развиваться партизанское движение и так далее. Еще послушаем. Не про погоду станет он говорить, не про преимущества домашней колбасы перед магазинной. И Емельянов и Роман Стецько ждут той беседы. Состоится эта беседа! Отлично, что они приехали, товарищ Подгорельский и товарищ Волощак, наши старшие товарищи! Когда в бутылках осталось на донышке, Скворцов поднял стаканчик:

— Позвольте мне. Предлагаю выпить за погибших. За пограничников, за бойцов Красной Армии, за партизан.

— Выпьем за это. — Подгорельский осушил чарку, опустив веки, задумался. В хате стало тихо. Скворцов выпил до дна, и во рту загорчило, как от полыни. А может, горчило от горечи? И сколько ж еще будет убиенных на этой войне? Молчал Подгорельский, как и остальные. Молчание витало над столом, будто дым, — закурили после первой и на крыльцо уже не выходили. Никто не жевал, не дымил: недокуренные сигареты и цигарки положены на край тарелок. Подгорельский не поднимал глаз, клонил книзу массивный лоб, неровно вздымалась грудь под гимнастеркой с орденами, и его трудное молчание приблизило к нему Скворцова настолько, что тот подумал: «Два боевых ордена что-то значат, участвовал в боях, какие мне не снились, и в этих боях терял друзей». Выпитая чарка охмелила, и все вокруг увиделось не так, как раньше, все сместилось и переоценилось: дела стали казаться хуже, люди — лучше. Ведь отряд разбит, рожки да ножки остались, не сегодня-завтра каратели нагрянут сюда, и рожек с ножками не останется. Но его друзья — комиссар Константин Иванович Емельянов, начштаба Роман Стецько — это герои, с ними не страшно, с ними и на смерть… А Василек ему как сын, чудесный хлопец. А хозяйка — добрейшая душа, какой не сыскать. А товарищи Подгорельский и Волощак — это такие руководители, которые из безвыходнейшей ситуации найдут спасительный выход. Еще бы выпить, он бы сказал это во всеуслышание. Но, к несчастью, бутылки пусты. Нет, к счастью, пусты. Пить ему нельзя уже ни капли. И так он, наверное, зря хлебнул. Не его это занятие, не приспособлен он к алкоголю. И глупостей может наговорить, и вообще дров наломать. Да, в общем-то радости немного. Время такое малорадостное — война. И с отрядом худо… И на душе постепенно становится пусто, как в бутылках синего стекла. Скворцов приподнял голову. Оказывается, и Подгорельский приподнял, разглядывает его — слева. Справа разглядывает Волощак. И что же углядели? Что хотите сказать? Что еще первачку бы не худо? Или что чаек подавать? Он выпрямился и, трезвея, кликнул:

— Тетя Галю!

— Шо, Рыгор Петрович?

— Несите чайник.

Милая хозяюшка перекрестила его из Игоря в Рыгора — не на украинский, а скорей всего на белорусский лад. Рыгор так Рыгор, он согласен. Здесь, на стыке Западной Украины и Западной Белоруссии, украинское и белорусское перемешано. Итак, Рыгор Петрович?

— Товарищ полковник! Товарищ Волощак! Позвольте спросить: каковы ваши планы?

— Планы у нас, командир, следующие. — Подгорельский ответил за обоих, сухо и властно. — Во первых, отзавтракав, поблагодарить за хлеб-соль и тебя и хозяйку. Во-вторых, соснуть пару часиков, потому мотались по отрядам, ночь без сна… И, в-третьих, поработать пару деньков в отряде. Приемлемая программа, командир?

— Приемлемая, товарищ полковник. Разрешите налить чаю?

— Налей… Пожалуйста.

Он выговорил это «пожалуйста» после паузы, словно припомнив: нужно сказать, нужно быть вежливым. Но привычная, застарелая властность сквозила в интонациях, в выражении лица, в жестах, и вежливость его была та же — властная, повелевающая. И два ордена Красного Знамени властно алели над кармашком, видясь Скворцову двумя алыми ранами на груди: чтоб заслужить их, надо было пролить кровь. Опять разговор пошел шумный, перекрестный, обо всем не очень обязательном. Прихлебывая чай с молоком, Скворцов трезвел окончательно. Здорово было снова воспринимать все, как оно есть, не ухудшая и не приукрашивая. Здорово, что к нам прибыли представитель Центра и секретарь подпольного райкома партии, командир крупнейшего партизанского отряда. Вместе с ними мы разберемся в ситуации, наметим меры, чтобы возродить отряд…