Альберт Мальц - Крест и стрела

Вилли сел и начал играть.

— Гедда, — зашептал Руди, не слушая музыку, — ты просто красотка. Ей-богу, я таких не видел.

Гедда улыбнулась и вскинула голову.

— Чего бы я не отдал, чтобы только не уезжать сегодня! Годовое жалованье отдал бы, ей-богу!

— Ты уезжаешь? — шепотом спросила она. — А твоя мать говорила…

— Да, сегодня уезжаю. Ты мне напишешь, Гедда, если я пришлю тебе письмо?

Она не ответила. Улыбка исчезла с ее лица.

— В чем дело? Ты сегодня какая-то чудная, Гедда. Я тебе не нравлюсь, что ли?

— Ты мне нравишься, — тихо сказала она. — Ты мне всегда нравился. Но за весь год ты мне ни разу не написал, а я все ждала…

— Я… я не знаю, что сказать, — залепетал он. — Я все хотел тебе написать. Я о тебе думал. Но я… как-то, понимаешь…

— Слишком много французских девушек, да? — ехидно спросила она.

— Нет, ей-богу, нет. Я о них и не думал вовсе.

Гедда презрительно фыркнула. Вилли окончил первую песенку, и она громко захлопала в ладоши.

— Как вы хорошо играете! — воскликнула она и кисло улыбнулась матери. Фрау Гутман во время ее разговора с Руди не сводила с дочери хмурого взгляда.

— Вилли, сыграй какой-нибудь танец, — сказал Руди. — Ты умеешь играть танцы?

— Я могу сыграть вальс, — тихо ответил Вилли.

— Вот и отлично! — Руди вскочил с места. — Идем танцевать, Гедда.

— Нет, — сквозь зубы ответила она.

— Что, ты не хочешь со мной танцевать?

— Нет, — сказала она. Лицо ее снова стало враждебным.

Марта встала со стула.

— Зато я хочу танцевать, Руди. Пойдем со мной.

— Нет, — упрямо сказал он. — Я приглашаю Гедду и хочу танцевать с ней, а не с тобой, Марта. Ты только, пожалуйста, не обижайся, — торопливо добавил он. — Но почему Гедда не хочет со мной танцевать? Друзья мы или нет?

— Руди, — натянутым тоном сказала Эльзи Гутман. — Гедда не совсем здорова. Не упрашивай ее танцевать.

— О! — Руди тотчас же раскаялся. — Простите, пожалуйста. Ну, хорошо, Марта, если ты…

— Вранье! — внезапно закричала Гедда, вскакивая на ноги. — Мне надоело это вранье!

— Придержи язык! — крикнула на нее мать.

Белое лицо Гедды загорелось румянцем.

— Ну и пусть тебе будет стыдно, старая дура! — взвизгнула она. — А я горжусь этим! — Она круто повернулась к Руди. — Знаешь, почему я не могу танцевать? Потому что я беременна. Через семь месяцев я стану немецкой матерью.

— Потаскушка! — крикнула мать, заливаясь слезами. — Боже мой, что же это за жизнь!

— Ну, почему ты меня не поздравляешь? — обратилась Гедда к Руди. На лице ее появилась та же недружелюбная улыбка, которую он заметил, когда она вошла в комнату, — холодная, желчная и самоуверенно-дерзкая.

— Ты вышла замуж? — спросил он.

— Нет, я не замужем. Разве девушка обязательно должна выйти замуж, чтобы исполнить свой долг перед фюрером? Я не желаю выходить замуж.

— Ах ты! — завопила ее мать. — Чем хвастаешься? Скажи мне, ради бога, чем ты хвастаешься перед посторонними?

— Тихо, Эльзи, — прохрипел Гутман. Его мясистое лицо посерело, он кусал губы. — Теперь другие времена.

— Нет, времена совсем не другие, — исступленно закричала мать. — Нагуляла ублюдка, так он ублюдком и останется.

— Мать, прекрати этот безнравственный разговор, — возмущенно заявила Марта, стараясь защитить сестру. — Ребенок будет усыновлен фюрером, ты же знаешь.

Фрау Гутман истерически засмеялась. Она повернулась к Берте, ломая руки.

— Они совсем сошли с ума, эти молодые. Заладили одно и то же, как граммофонная пластинка. Белое стало черным, ублюдок считается вроде почетной медали. Как тебе это нравится?

— Ты просто старая дура, — презрительно фыркнула Марта — Германия идет вперед, а моя мать стоит на месте.

— Ах, моя дочь еще не довольна! Она хочет, чтобы и ее мать стала шлюхой!

— Не смей называть меня так! — в бешенстве закричала Гедда. — Все порядочные немцы меня уважают.

— Все порядочные немцы посмотрят на твой живот и поднимут тебя на смех, потаскушка.

— Я донесу на тебя в полицию! — кричала девушка. — Я расскажу Анне Манке все, что ты говорила. Ты враг государства!

— Доноси, доноси! — Мать ожесточенно сплюнула.

— Да успокойтесь вы, ради бога! — взмолился Гутман. Он обернулся к Берте с исказившимся от отчаяния лицом. — Вы уж нас извините. Девчонка еще молода, она не понимает…

— Ох, это невыносимо! — крикнула Гедда, плача от злости. — Родители должны были бы относиться ко мне с уважением: я дам ребенка государству, может быть даже будущего солдата. За меня уже заплачено в Дом незамужних матерей, и все меня уважают, кроме родителей!