Наша эскадрилья осталась на основном аэродроме. Первой стартовала Марина Чечнева, мы с Валей — последними. Сверхмаксимальная ночь началась.
— Линия фронта, — доложила Валя. — Высота полторы тысячи метров.
Форсирование Нерева нашими войсками уже шло полным ходом. Я приглушила мотор, отжала ручку от себя, спросила:
— Видишь фонтаны воды? Немецкие батареи стираются. Ищи, будем давить.
На вражеском берегу полыхало два больших пожара, горели склады боеприпасов. САБы не понадобились.
— Видела три вспышки? По-моему, батарея, — заключила Валя. — Десять градусов вправо.
Я увильнула от луча прожектора и легла на боевой курс. Едва отцепились бомбы, Валя отвела душу:
— Получайте, гады! За Лейлу! Бьём вас вашими бомбами. Будьте прокляты!..
Взяли курс на аэродром, я спросила:
— Попала?
— Кажется, да. Рядом у них ложная батарея.
«Глазастый у меня штурман, — подумала я. — С ходу засекла две батареи», а вслух спросила:
— Почему решила, что ложная?
— Орудия замаскированы плохо и не стреляют!
— Хорошо, проверим.
— Конечно, — сказала она и с восторгом добавила: — До чего же приятно сбрасывать эти бомбы. Девочки говорят, их очень много, до конца войны хватит и ещё останутся. Сердце радуется.
«Не останутся, — подумала я. — Раскидаем. Впереди ещё вся Германия…»
Огромные запасы немецких авиабомб советские войска захватили в Белоруссии. Наши взрыватели к ним не подходили, но группа техников во главе с инженером полка Надей Стрелковой эту неувязочку устранили. То ли взрыватели приспособили к бомбам, то ли наоборот, но трофейные «сотки» пошли в дело. Слова «Бьём вас вашими бомбами» вооруженцы с наслаждением выводили мелом на стабилизаторах фашистских бомб, а штурманы не уставали их выкрикивать над вражескими позициями. Много труда было потрачено на крупповских заводах, чтобы изготовить эти тупорылые «чушки», начинённые смертью, и вот они падают на фашистские головы — истинное возмездие.
Пока я, не вылезая из кабины, докладывала командиру полка о выполнении задания, Валя успела сообщить Ракобольской координаты обнаруженных батарей, а девушки — вооружить наш «По-2» новыми бомбами. Бершанская кивнула головой и произнесла лишь одно слово:
— Повнимательнее…
После четырнадцатого вылета Надя Стрелкова завернула нас на стоянку:
— Как вы долетели? Сто пробоин, не меньше. На сегодня всё, отдыхайте.
Мы устроились на ящиках и стали наблюдать за работой аэродрома, погружённого в полумрак. Было уже семь утра.
Девушки-вооруженцы, несмотря на мороз, сняли шинели, работали в куртках. Разбитые на тройки, неотличимые одна от другой, они перебегали от самолёта к самолёту, работали как никогда слаженно, быстро, красиво.
Со старта то и дело доносились голоса:
— Бомбы!.. Бомбы!..
— Алло, вооруженцы!..
Девушки вроде и не спешили, но стокилограммовые бомбы в их руках казались игрушечными, можно было подумать, что они сделаны не из металла, а из дерева. Небо постепенно светлело, но экипажи не обращали на это внимания.
— Бомбы!.. Бомбы!..
Так и летали бы, но Бершанская дала отбой. Все экипажи собрались на основном аэродроме. Жуткое и прекрасное зрелище! Растрёпанные, чумазые, одни глаза да зубы, в продырявленных осколками и пулями комбинезонах, едва стоящие на ногах, девушки снова выстроились перед командным пунктом. В морозном воздухе отчётливо зазвучал голос Бершанской:
— За образцовое выполнение боевой задачи командование дивизии объявило нашему полку благодарность.
— Служим Советскому Союзу! — дружно откликнулся строй. Наверно, за Наревом было слышно.
— Произведено рекордное количество боевых вылетов — триста двадцать четыре! Экипажи командиров эскадрилий Чечневой, Никулиной, Поповой сделали по восемнадцать вылетов — такого в нашем полку ещё не бывало.
По предварительным данным, в результате боевых действий подавлено четыре артиллерийских батареи, одна миномётная, взорвано десять складов горючего и боеприпасов, пожарами охвачены все узлы обороны врага. Потерь и чрезвычайных происшествий в полку нет. Так держать, женская гвардия!..
Не помню, как я добралась до постели. Проснулась, что такое — наш двухэтажный дом падает… В ожидания взрыва закрыла глаза. Всё тихо. Сообразила — кружится голова, и уснула снова.
Ночь девятьсот сорок первая
Весь дом пахнет хвоей: самая большая ёлка установлена в столовой, четыре поменьше — в комнатах, у каждой эскадрильи — своя. Девушки наряжают их, забыв обо всём на свете, щебечут, как птички. Ещё одна ёлка-красавица, густая, высоченная, украшенная искрящимся инеем, стоит перед домом.
Читать дальше