Вильям Гиллер - Два долгих дня

— Сведения точные? — спросил Михайловский. — На сто процентов или «как будто бы»? Ошибки не могло быть?

— Да-да! Мы теряем время, — нетерпеливо ответил Борисенко. — Покамест мы тут…

— Постойте! Погодите! Вы знаете, сколько в госпитале раненых? Сколько из них нуждаются в экстренной помощи? — спросил Михайловский.

— Представляю! Распишитесь! Мне очень жаль, но я не вижу другого выхода. У меня есть приказ, он не обсуждается. — И, стараясь смягчить резкость тона, он торопливо прибавил, словно бы между прочим: — Я не вижу другого выхода.

— Это ультиматум? — вмешался Самойлов, до сих пор молча стоявший рядом с Михайловским.

— Медлить нельзя. И вам и мне надо действовать как можно быстрее.

— Да… Но все-таки… Мы должны подумать… нельзя же так: бац-бац! Скоро должен приехать начальник госпиталя, подполковник Верба, пусть он и решает. Я понимаю вас, но и вы должны понять нас. Это же не дрова пораскидать. Просто ума не приложу, куда их всех девать. На улицу — смерти подобно.

— Тем не менее немедленно освободите здание. Никаких проволочек. — И Борисенко захлопнул планшет.

После ухода старшего лейтенанта Михайловский еще раз прочитал приказание, написанное от руки под копировку, и посмотрел на часы — семь пятнадцать.

— Н-да!.. Всего второй день здесь. Вот так начало! Пойдем в дом, погреемся. Я тут совсем одеревенел от холода. Веселенькая будет история, если мы все взорвемся. Заживо погребенные, — прошептал он, толкнув дверь ногой. — А ты что скажешь, комиссар? Вербы нет, командовать тебе.

— По-моему, у него есть только предположения. Малость перестраховывается, — нерешительно ответил Самойлов.

— Не морочь голову. Объявлять боевую тревогу или нет? Не припомню, чтобы нам приходилось бывать в таком переплете. Легко сказать — эвакуировать. А куда? Во двор? На снег? Палаток нет. С ума можно сойти. Кого спросить? Кому жаловаться? Связи с начсанармом нет. Обещают дать только часа через два-три! Где Верба, черт бы его побрал! Куда он запропастился? Прямо беда! Ну думай, думай, как выйти из этого положения?

— Сядем! Перестань шуметь! Я не отказываюсь разделить с тобой ответственность. Что ты все якаешь! Дело не простое. Кажется, я никогда не уходил в кусты.

— Ты представляешь, сколько часов потребуется, чтобы вынести всех раненых! Сколько человек может умереть без оказанной вовремя помощи? Ты что думаешь, я испугался за свою драгоценную жизнь?

— Не шуми. И не болтай глупостей. Пока еще рано психовать. Еще не все потеряно. Давай-ка закусим, а потом подумаем, что делать.

Хлебнув глоток водки, Самойлов подошел к окну, поглядел на только что прибывшую колонну автомобилей с ранеными, стоявшую в ожидании разгрузки.

Неожиданно грянул близкий, взрыв. Здание содрогнулось, словно наполовину оторвавшись от земли. Вслед за взрывом не послышалось ни лающих залпов зениток, ни знакомых звуков самолета. «Мина замедленного действия», — понял Самойлов, и сердце его сжалось от тревожного предчувствия.

Может быть, впервые за два года войны он ощутил с такой отчетливостью страшное бремя ответственности. А внутренний голос шептал: «Это не так сложно, ничего, в сущности, не произойдет — вынесем на некоторое время из здания… некоторым все равно не выжить… Анатолий за раненых последнюю каплю крови отдаст, а вот тоже растерялся…» Какое-то неприятное чувство овладело им. Ему стало тяжело глядеть на Михайловского. Он понимал, что сейчас должен принять решение, от которого зависит жизнь или смерть сотен раненых.

— Слушай! Значит, так! Тяжелораненых отнесем подальше к оврагу. Нет, положим промеж фашистских могил: они никогда не минируют свои кладбища, это я по опыту знаю. Слава богу, оно огромное. Ни конца, ни начала. С этого и начнем. С передовой прекратим принимать: от ворот поворот. Пусть везут транзитом дальше. Ты иди пока работай. А я тем временем поеду к коменданту городка, добывать еще саперов. Скоро вернусь. Заодно пошарю в округе, нет ли инженерных частей. Бывай!

Не успел Михайловский что-либо ответить, как Самойлов подбежал к трофейному мотоциклу, завел мотор и тотчас рванулся вперед.

«Мысль верная, — подумал Анатолий Яковлевич. — А может быть, подождать? Почем знать, когда э т о случится? Сам не знаю, чего хочу. Оставить раненых, персонал на месте, делать вид, будто ничего не случилось, мотивируя жестокой необходимостью войны? Авантюризм от отчаяния? Но я ведь не дезертирую отсюда. Конечно, выход есть, и Самойлов его предложил. Но ведь это шаг крайний. Так поступают лишь в безвыходных ситуациях, когда остается лишь одно: очистить собственную совесть. Однако будет ли она чиста, если, согласно приказу, вынести на этот лютый мороз лежачих раненых? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: не пройдет и суток, как все они превратятся, в обледенелые трупы. А что делать?» На это Михайловский не мог ответить. Единственное решение, которое он принял, — оставить все без изменения до приезда Вербы.