Владимир Дягилев - Солдаты без оружия

— Давай, жми, дорогуша! — кричал Филиппов.

Ему нравилась эта борьба с опасностью. Он всецело поддался ей, в азарте позабыв, кто он, зачем едет, какие его ждут дела.

Вдруг «санитарка» подпрыгнула на месте, как вздыбленный конь, взвыла и остановилась, пробитая осколками.

— Бросай, уходим! — крикнул Филиппов шоферу, выскакивая из кабины, боясь, что их накроют.

Годованец уже возился у мотора.

— Слышишь? Бросай!

— Чтоб я машину бросил?! — хмыкнув, сказал Годованец. — А вот — не хотят?

Он со злостью показал кукиш в сторону врага. Его спокойствие заставило Филиппова вернуться в кабину. Он сел, поднял воротник шинели и стал наблюдать за шофером. Годованец, отвернув какую-то гайку, прищурив один глаз, смотрел в дырочку на свет; продул ее, постучал ключом по мотору.

Неподалеку разорвалась мина, комья мерзлой земли разлетелись в стороны. Годованец не обратил на это никакого внимания.

«Вот дьявол, не боится! — с некоторой завистью думал Филиппов. — Смерть над ним носится, он хоть бы голову пригнул».

Впрочем, обстрел уменьшился. Теперь стреляли наши танки.

Годованец быстро произвел ремонт, и они благополучно двинулись дальше.

Возбуждение прошло, опасность как бы отдалилась, и Филиппов снова мог думать о том, что его волновало больше всего: о предстоящей встрече с комбригом. Но, странное дело, он не ощутил в себе прежнего желания вернуться, уклониться от объяснений, избежать этой встречи. Будто что-то повернулось у него внутри. Ему, напротив, захотелось поскорее встретиться с комбригом, выяснить отношения, принять на себя удар.

«Надо так поступать, как Годованец, — решил он. — Не гнуть головы перед опасностью. И тогда все пройдет благополучно, ни один осколок не заденет…»

Бударин находился в полутемном подвале. Вокруг сидели и стояли командиры. С разных сторон вспыхивали фонарики, словно светляки в пещере: командиры делали пометки на своих и без того разрисованных картах. Было душно и тесно.

Шло короткое совещание. Готовился штурм усадьбы, теперь единственного оплота фашистов в городе. Бударин отдавал последние указания. Загреков сидел поодаль, что-то записывал. Бударин изредка поглядывал на него.

Со свету нельзя было разглядеть лица Бударина, но по осипшему голосу было понятно, как он устал за эти двое бессонных суток. Он уже не был похож на того величаво-торжественного, грозного Бударина, каким Филиппов видел его в ночь перед наступлением.

И вся обстановка — и настроение, и отношение комбрига к офицерам — не была столь официальна, как тогда. Все было буднично, просто. Люди собирались делать привычную, изученную до тонкостей работу.

«Очевидно, вот этой будничности мне и не хватает, — подумал Филиппов, — я еще не привык, и необычная обстановка давит меня. Значит, надо как можно скорее избавиться от этого чувства…»

Бударин кончил говорить. Командиры захлопали планшетами, зашумели, собираясь разойтись по своим подразделениям. Бударин взглянул на часы:

— До начала штурма осталось тридцать минут… Командир второго батальона?

— Я! — ответил из темноты густой бас.

— Вам будет особенно трудно. Держитесь!

— Есть, держаться, — прогудел комбат так, что все улыбнулись. Как-то не верилось, что такому басищу может быть трудно.

Филиппов доложил о своем прибытии.

— Ага-а, прибыли, — протянул Бударин.

Он сидел на каком-то ящике. Стол заменяла бочка. На бочке перед ним лежала развернутая карта, поистертая на сгибах. Горел карманный фонарь, похожий на миниатюрный фаустпатрон.

— Ну-с, ор-рел, рассказывайте об успехах. Как воюете?

«Орел» было любимым словом комбрига, и произносил он его с множеством оттенков: то с гордостью, то участливо, то добродушно, то насмешливо, то сердито, отрывисто — кто что заслужил. Филиппов знал это. И по тому, как сейчас иронически было произнесено это слово, и по тому, как комбриг обратился к нему на «вы», понял: будет ругать.

Стараясь не подать виду, что волнуется, Филиппов начал доклад бодрым, звучным голосом, отчетливо произнося каждое слово:

— Все раненые вынесены с поля боя своевременно. Больше двадцати минут никто не залеживался. Случаев обморожения нет.

— Постойте, — перебил Бударин. — Что вы мне плетете? Лучше скажите, где медсанвзвод?

Филиппов молчал. Что он мог ответить? Он и сам не знал, где сейчас медсанвзвод.

— Что вы молчите? Где медсанвзвод, я вас спрашиваю?

— Работает, — сказал Филиппов, опуская глаза.