Константин Симонов - Четыре шага

– Вот какие у нас дела, – сказал он, слезая со стола. – Вот какие дела… – мрачно повторил он еще раз и, пройдясь по комнате, сгреб журнал и сунул Лопатину.

– Посмотрите! И откуда они, дьяволы, столько красивых баб берут, а главное, те сниматься в таком виде соглашаются… – сунул журнал и снова заходил по комнате.

Он был так явно не в себе, что Лопатин понял: все, о чем Рындин мечтал, накрылось – начальство взяло обратно согласие на его перевод в морскую пехоту под Москву, и он теперь бесится.

Пожалев его, Лопатин не стал расспрашивать.

– Я, правда, не по своей вине на три дня опоздал – мы условились с Иноземцевым, что я зайду раньше. Он сегодня будет?

Рындин так резко повернулся к Лопатину всем своим массивным телом, что затрещал пол.

– А вы что, еще не в курсе наших дел?

И, увидев по лицу Лопатина, что не в курсе, сказал:

– Застрелили Иноземцева. Только что с поминок вернулся. Еще не спал и не брился… – И словно надо было кому-то доказывать, что он еще не брился, потрогал толстой волосатой рукой сначала одну, потом другую щеку: – Видите…

Потом опять сел на стол и рассказал, как все получилось.

Его самого, оказывается, на три дня задержали, чтобы ввести преемника в курс дела, а Иноземцев в это время пошел на катере в Норвегию в условленном месте принять на борт двух наших, уже месяц находившихся там. Они не вышли в назначенное время.

По закону надо было отвалить, но он все еще ждал их. В это время в скалах, в километре от фиорда, началась перестрелка. Услышав ее, Иноземцев пошел на риск: взял с собой группу и углубился навстречу выстрелам. Отходивших к берегу разведчиков спасли, перехвативший их немецкий патруль перебили, но в перестрелке Иноземцев был убит наповал.

– Вот сюда пулей, – сказал Рындин и ткнул себя пальцем между бровями. – Тело, конечно, не оставили, вынесли. Тем более что с ним Чехонин был… И старшину второй статьи Андреечева тоже убили, и тоже тело вынесли. Да вы его знаете!

Лопатин смотрел на Рындина, стараясь вспомнить эту фамилию.

– Знаете, – повторил Рындин. – Когда мы с вами ходили, помните, вы сорвались, где сильно переметено было, а краснофлотец, что с вами рядом шел, помогал вам обратно выбраться. Помните?

– Помню.

– Вот это Андреечев и был. Ему Иноземцев с самого начала приказал вас страховать. Он и страховал. Вот так… – помолчав, сказал Рындин и опять слез со стола и заходил по комнате. – Выпили крепко и покойника ругали, когда выпили.

– За что?

– За то, что умер… Инструкция строгая: раз в назначенный срок люди на тебя не вышли – отваливай! А нарушил, пошел на риск – умер!

Услышав это, Лопатин сказал, что Иноземцев был не похож на человека, склонного идти на риск, нарушая инструкции. Он, Рындин, – да, а Иноземцев – нет. Во всяком случае, по первому впечатлению…

Но Рындин перебил, не дав договорить:

– Вот и ерунда. На риск, если хотите знать, он чаще меня шел. Только я любил об этом трепаться, а он никогда. – И, посмотрев на Лопатина красными, еще пьяными глазами, добавил: – Все пишете, пишете о нас… Пишете, что первое на ум взбрело, а кто из нас какой, так и не знаете…

Он походил по комнате и, глядя не на Лопатина, а себе под ноги, сказал:

– Жена его как предчувствовала… Ни за что уезжать от него не хотела. Страстно его любила. Трижды ей литер оформлял, даже разговаривать с ней перестал. Дождалась все-таки… На поминках ни слезы не уронила… Это я понимаю – горе. Я бабьим слезам не верю…

– Наверное, уедет теперь к детям, – сказал Лопатин.

– Не знаю, не спрашивал… – Рындин по-прежнему глядел себе под ноги.

– А вы когда теперь едете? – спросил Лопатин.

– А я теперь, выходит, не еду. Рапорт обратно взял. Так что передавайте от меня привет Москве. Сами-то вы едете?

– Попытаюсь еще сегодня, поездом.

– Значит, проститься с нами пришли?

– Не только. – Лопатин объяснил, что договорился с Иноземцевым показать ему свой очерк.

– Давайте мне, – сказал Рындин, протягивая руку. Но когда Лопатин вынул из полевой сумки очерк, покачал головой: – Я насчет этого ненадежный, если складню написано – обязательно увлекусь и какую-нибудь военную тайну не вычеркну. За одну статью в «Красном флоте» уже имел выговор. Пойдем вместе прямо к Сидорину – этот через свои очки ничего не проморгает…

Он сунул в карман черных флотских, заправленных в сапоги брюк кисет с махоркой и, грузно скрипя ступеньками, полез вместе с Лопатиным на верхний этаж к капитану первого ранга Сидорину.