Дао Бу - Родная земля (сборник)

Ты Нян замолчал. Грудь его часто вздымалась. Потом он медленно высвободил из-под одеяла левую руку. Она была вывихнута в локте.

— …Похоронив жену, я ушел из родных мест — надо было на время скрыться. Поднялся вверх по Меконгу и стал работать там на лесозаготовках в дремучих джунглях Компонгтям. Какое дерево тут только не росло — и сандаловое, и черное, и мраморное, и красное! Слоны тащили к берегу реки срубленные и очищенные стволы. Там мы складывали их в штабеля, а потом связывали в плоты. Однажды подрядчик, проверяя веревки, которыми был связан плот, увидел, как один из рабочих-камбоджийцев закурил и присел отдохнуть у края плота. Подскочив к нему, подрядчик ударил ногой в спину. Тот упал в воду, сильное течение сразу же подхватило его. Я был рядом и, не задумываясь, протянул бедняге руку. Но тут подрядчик схватил толстый сук и изо всех сил ударил меня по руке… После этого я долго болел… Я был у матери единственный сын, и меня отняла у нее революция. Каждый раз я возвращался домой больным, искалеченным, и она горько плакала…

С тех пор я уже не покидал родных мест и с головой ушел в подпольную работу. В 1945 году, когда партия подняла народ на восстание, я вместе с членами уездного комитета партии руководил борьбой в нашем уезде.

Теперь, когда ты все знаешь… — старик замолк. Хань с тревогой наклонилась над ним.

— Папа, ты устал. Не надо больше говорить.

— Нет, дай мне докончить… Я не хочу тебя поучать, дочка… Мне неприятно было заставлять тебя чем-то жертвовать… Ты как-то писала о своем решении остаться в городе и не ехать в горы. Я тебе советовал не делать этого. Но потом ты уже не упоминала об этом в письмах. Как это понимать?.. С тех пор как не стало твоей матери, столько людей поили тебя молоком, кормили рисом! А сейчас на той самой земле, где она похоронена, гибнут люди… А кто еще жив — терпит нужду, лишения… Ведь ты не только моя дочь, понимаешь?.. Да ты уже и так все поняла…

И старый коммунист с нежностью посмотрел на дочь. Потом попробовал повернуться, но сил уже не было… Хань склонилась над отцом.

— Папа… прости…

Старик не ответил. Глаза его медленно закрылись. Через некоторое время он открыл их:

— Что ты сказала, доченька?.. Ну ладно, раз ты понимаешь свою ошибку… я тебя прощаю… Я скоро умру и ничего, кроме одной вещи, не оставлю тебе в наследство… Принеси сюда мой вещевой мешок…

Девушка подошла к вешалке и сняла мешок.

— Развяжи его. Сверху лежит одежда — отложи ее. Хань сделала, как велел отец.

— Под белой материей поищи сверток. Нашла?

— Да, вот он.

— Дай-ка его сюда.

Ты Нян осторожно взял сверток и положил его себе на грудь, возле сердца. Потом долго, не отрываясь, смотрел на узелок. Несколько минут спустя заговорил:

— Тут завернут устав партии. В 1930 году, перед тем как вступить в партию, я его переписал… А когда твоя мать готовилась стать коммунисткой, я передал ей эту тетрадку и сказал: «Возьми и прочитай. Осталось всего пять дней до собрания, где тебя будут принимать».

Она спрятала тетрадку на груди и больше не расставалась с ней. Это было 8 ноября 1940 года, а десятого мы вышли на демонстрацию… Она не успела вступить в партию, но в книге, где записаны имена коммунистов, отдавших жизнь за революцию, есть и ее имя… С тех пор я хранил эту тетрадь как самую дорогую вещь… На ней кровь твоей матери… Все ждал, когда ты вырастишь, чтобы передать ее тебе…

Старик замолк. Потом протянул сверток дочери:

— Береги это, дочка!

Хань дрожащими руками взяла узелок, осторожно развернула его и увидела небольшую тетрадь в ветхой обложке. Тонкие пожелтевшие листы были испещрены маленькими, аккуратно выведенными буквами. На краях тетради темнела засохшая кровь. Священный трепет охватил девушку.

— Дочка, — услышала она голос отца, — там еще есть… шерстяное одеяло… Возьми его с собой… в горах холодно…

Девушка бросилась к отцу:

— О господи… папа!

Она упала на колени и прижалась мокрым от слез лицом к груди отца. Дыхание старика становилось все слабее. Нган видела, как с последним вздохом Ты Няна поднялись разметавшиеся по груди старика темные пряди девичьих волос. Поднялись и больше не опустились.

Хань осталась в санатории еще на два дня, чтобы похоронить отца. Ты Няна хоронили все отдыхающие. На третий день рано утром решила уехать.

— Почему бы тебе не остаться еще на день? — спросила ее Нган. — Отдохнешь перед дорогой.

— Нет, не могу. Послезавтра я должна быть на месте.