Откинув назад голову, Маноглу острием ножа слегка уколол себе ладонь и вздрогнул от боли. Холодная улыбка чуть тронула его губы. Но вдруг он нахмурился и, встав с кресла, открыл окно.
Маноглу прислушивался к шуму, долетавшему из самых отдаленных цехов. Гул машин как будто стихал.
Вскоре по крайней мере половина из них остановилась. Он стоял и ждал. А вот теперь работал только один разливочный автомат. Маноглу узнал его постукивание. В этом звуке таилась капля надежды.
Прошла какая-то минута, а Маноглу уже бился над разрешением новой проблемы. Министр сказал ему вчера, что будет смотреть сквозь пальцы на увеличение рабочего дня на заводе, если все обойдется без лишнего шума. Но если рабочие будут активно протестовать, то есть, мол, опасность, что беспорядки начнутся и на других предприятиях а это поставит правительство в трудное положение. Тогда, к великому его сожалению, он вынужден будет распорядиться, чтобы продолжительность рабочего дня не превышала установленной нормы.
Глухое постукивание разливочного автомата не прекращалось. Симосу, безусловно, удалось кое-что сделать, подумал Маноглу. Но надежда на это сохранялась недолго. Мертвая тишина распространилась по всему заводу, и хозяин сердито захлопнул окно. Он тотчас вышел во двор и потребовал к себе старшего рабочего.
— Он заперся в цеху, — ответил ему командир полицейского отряда. — Господин Маноглу, я взял под арест рабочий комитет. Арестованных держат возле склада. На случай переговоров с ними…
— Выполняйте полученный приказ, — холодно сказал Маноглу, внимательным взглядом окидывая двор.
Перед дверьми самого большого цеха стоял в ожидании внушительный отряд полицейских. Это здание с высокими серыми стенами и огромными стеклянными галереями, казалось, застыло в блаженном покое. Тишина была особенно непривычна для тех, кто привык слышать здесь несмолкаемый гул.
— Мне отдан приказ не вмешиваться, пока есть надежда на мирное урегулирование вопроса. От вас зависит…
— Я не вступлю ни в какие переговоры, пока они не отопрут двери и не начнут работать, — перебил офицера разъяренный хозяин. — Это называется бунтом.
Но Маноглу не потерял присущего ему хладнокровия. Несмотря на гнев, он рассуждал сейчас спокойно и логично. Если он вступит в переговоры с рабочими, то вынужден будет уступить некоторым их требованиям, а это в данный момент равносильно поражению. Применяя насилие, он не раз быстро и без всякого шума разрешал возникавшие затруднения, и потом ему приходилось заботиться лишь о том, чтобы замести следы и создать на заводе видимость мирной обстановки.
— Нетрудно выяснить, кто подстрекал их к бунту, — сказал он офицеру. — Если бы вы более добросовестно выполняли свой долг, то не было бы подобных инцидентов. Мы бились до последнего, чтобы очистить тут все от миазмов коммунизма. Бились до последнего! Взломайте двери и сгоните их во двор. Я немедленно вызову министра, пусть он объяснится с ними. — Он улыбнулся чуть заметной улыбкой, довольный новым планом, родившимся у него.
Офицер подозвал полицейского, стоявшего неподалеку.
— Занять здание! — приказал он.
Весть о событиях на заводе молниеносно распространилась по всему предместью. Мариго стирала и, услыхав о случившемся, настолько растерялась, что окунула в корыто выжатую уже рубашку.
— Господи, что же это такое! — воскликнула она.
— Что случилось? — спросила Клио.
— Говорят, полицейские бесчинствуют на заводе. Я побегу туда.
Она торопливо повязала голову платком и выбежала на улицу как была, в юбке с мокрым подолом.
В переулке, ведущем к заводу, толпились женщины. Полицейские, выстроившиеся перед заводскими воротами, не подпускали их близко. Женщины возмущались, кричали. Беспрерывно гудя, по переулку проехала санитарная машина.
Мариго, запыхавшись, присоединилась к толпе. Она встала на цыпочки, чтобы лучше видеть, что происходит перед заводом. До нее долетали отдельные возгласы стоявших вокруг женщин:
— Не толкайся, тетушка!
— Даже не знаю… Не пускают. С ними разве договоришься?
— Они столько народу покалечили! Ох! Вон еще одни носилки.
Женщины бросились вслед за проезжавшей мимо них санитарной машиной.
— Тише! Куда смотришь, разиня? Не раздави ребенка! — набросилась на Мариго какая-то женщина.
— Ничего не видно! — кричала старуха полицейскому. — Наши мужья и дети за оградой. А вам разве втолкуешь что-нибудь? Вы только и знаете, что разгонять нас. Чтоб вам пусто было!
Читать дальше