Максим Сбойчаков - Они брали рейхстаг

Фарафутдинов открыл собрание.

Комбат говорил коротко. Особо подчеркнул сложность создавшейся обстановки:

– Выносим на ваше решение: отойти нам из рейхстага или остаться?

Первым отозвался Кантария.

– Об уходе не может быть никакого разговора! – крикнул он из-за колонны. – Знамя над рейхстагом. На поругание фашистам не оставим!

Из-за другой колонны боец с красным, обожженным лицом поддержал:

– Стоим на посту номер один. У Знамени!

– Из рейхстага уйдем только победителями – решение наше кровью записано. Так и отметьте в протоколе, – подал голос басовитый Егоров, примостившийся на бочке рядом с Кантария. И добавил: – Биться будем до последнего вздоха!

– У меня есть проект резолюции, – поднялcя Иванов, бывший ординарец майора Твердохлеба. – «Делегатское комсомольское собрание постановляет: стоять насмерть на страже водруженного Знамени Победы, личным примером увлекать остальных бойцов. Молодому пополнению рассказать о героях боев за Берлин. Главная задача – удержать рейхстаг, сломить сопротивление гитлеровцев, принудить их капитулировать. Мы выстоим, чего бы это ни стоило. Воинской долг – превыше всего!»

– Есть изменения, дополнения?

– В целом! Принять в целом!

Автоматы и винтовки взметнулись над головами.

Собрание окончилось. Комсомольцы разошлись по своим местам. Неустроев передавал полковнику необычное донесение: «Сообщаю постановление комсомольского собрания…»

Матвеев и Прелов выпустили новую рукописную листовку-«молнию»:

«На рейхстаге реет Красное знамя. Фашисты поджигают комнаты, хотят выкурить нас из рейхстага. Не удастся! Мы все стоим насмерть, защищая честь Красного знамени, честь нашей любимой Родины».

Стирая со лба пот, Гусев в коридоре прислушивался к стрельбе. Пожар полыхал все с большей силой. Огненные языки лизали стены, корежили пол, перекидывались на книжные шкафы. В дыму и копоти к высокому потолку взвивались огромные факелы, лопались стекла.

Бойцы старались не подпустить пламя к штабу батальона. В обгоревшей одежде, с закопченными лицами, они отодвигали шкафы. Дым слепил глаза, перехватывал дыхание, от жары трескались губы.

«Кажется, пожар остановил фашистов, – подумал Гусев. – А вот что там у Сьянова и Ярунова?»

Вверху, на галерее, усилилась автоматная стрельба, оттуда донеслось громкое «ура». Значит, Ярунов поднялся в контратаку.

Молодец!

Раздался орудийный выстрел, второй, третий.

– Это ж голос нашей сорокапятки! Значит, дела пошли на лад! – закричал он, открыв дверь в комнату к Неустроеву.

Предположение Гусева вскоре подтвердил лейтенант Козлов, который, прихрамывая, появился на КП вместе со Щербиной. Сколько ни пытались немцы пробиться через выходы – не смогли!

Козлов рассказал о том, как геройски бьются его петеэровцы, артиллеристы Сорокина, пехотинцы Сьянова. Бой отодвинулся в купольный зал. Впереди с группой бойцов – Берест, хотя и ранен в ногу.

– Почему из боя не выходит? – спросил Неустроев.

– Разве не знаешь замполита, товарищ капитан? Разошелся так, что ничем не остановишь… А Ярунов почти очистил галерею!

– Откуда узнал?

– Мы со Щербиной видели. Путь-то к вам из-за пожара длинный: сначала на второй этаж, потом через окна и через главный вход – сюда.

– Сьянов просит подкрепления, хоть несколько человек.

– Подбросим.

Тут же прикинули, кого можно послать. Понимали, если очистить от гитлеровцев купольный зал, всем станет легче. Распределили силы так, чтобы оставить в коридоре минимум бойцов и в то же время не ослабить оборону.

Нашлись, конечно, и добровольцы. Одним из первых вызвался неугомонный Щербина.

– Погляди на себя, – по-отечески сказал Гусев. – У тебя вон гимнастерка чуть не до ремня обгорела.

– Это чепуха. У вас, вижу, даже брови подгорели, а вы же не отдыхаете?

Кузьма провел рукой по бровям. Действительно, вместо бровей короткая жесткая щетина, на пальцах черный пепел. Вот черт возьми! Даже и не почувствовал, когда это случилось.

– Не обязательно ординарцу идти, понимаешь? – привел Гусев последний довод.

Сказал, хотя знал: упрям Петр. Так и есть – уже нашел неотразимый довод:

– Петру Николаевичу тоже не обязательно было в первом ряду бежать.

Гусева тронуло, что ординарец в такую минуту вспомнил Пятницкого, жизнью своей проложившего путь в рейхстаг. Запретить сейчас Щербине идти на помощь Сьянову – значило бы погасить искренний порыв его души.

Усиленная подкреплением, рота Сьянова перешла в решительную атаку. Ее поддержали фаустники Козлова. Сорокин развернул орудие и пустил несколько снарядов в зал.