Максим Сбойчаков - Они брали рейхстаг

Неустроев, Гусев и Берест не спали. Гусев составил сведения о потерях и подал комбату для подписи. Тот поглядел на донесение и тяжело вздохнул – оно напомнило о трудных дневных боях.

Берест наткнулся в кабинете Гиммлера на какие-то ящики, вскрыли – там наручные часы.

– Есть предложение, Степан Андреевич, наградить часами всех участников штурма «дома Гиммлера».

– Согласен. Одна вот только загвоздка, – вслух размышлял Неустроев, рассматривая часы: – На их крышках немецкая надпись: «За храбрость». По-видимому, часы предназначались отличившимся фашистам.

– А я говорю Алексею: не беда, – вмешался Гусев. – Не помешает нам эта надпись.

– Пожалуй, ты прав, – согласился Неустроев. – А теперь давайте часок-другой отдохнем.

Только теперь Берест нашел время просмотреть армейскую газету. Прочитав заметку «Подруги», он обрадованно посмотрел на дремлющего Гусева: уж не о его ли Кате пишут? Он знал, его друг тоскует по медсестре Кате Остапенковой, с которой познакомился в Татищевском госпитале. Когда выписывался, рассказывал Гусев, Катя провожала его до Саратова. Эшелон долго не подавали, и они бродили по полю, рвали цветы, стояли на берегу Волги, все не могли наговориться перед расставанием. Катя сняла пилотку, ветерок перебирал ее иссиня-черные волосы. Глядя на них, Кузьма подумал, что она южанка, и удивился, узнав, что со Смоленщины.

Из вагона уже тронувшегося поезда крикнул: «После войны приеду к тебе!» Не раз порывался написать, особенно после тяжелого ранения в Прибалтике, когда лечился в Ленинграде. Да все сдерживал себя – проверял чувства.

Берест показал заметку Гусеву. У того забегали в глазах первые строчки: «Они пришли на фронт в тяжелые годы войны – две боевые подруги, две дочери Ленинского комсомола: Клавдия Гнездилина и Екатерина Остапенко…» Остановился. Украинская фамилия. Нет, не она. Фамилия Кати – Остапенкова. Стал читать дальше: «Я пишу вам, дорогая редакция, по поручению раненых. Нас поразила выдержка и, если хотите, храбрость этих девушек.

Нас привезли с передовых. Всем требовалась неотложная обработка ран. Иначе, сами понимаете, – заражение крови, гангрена и прочие неприятности.

Девушки немедля приступили к работе. А тут немецкие самолеты. Массированный налет на медсанбат. Бомбы рвались рядом: дрожали стены, вылетали стекла. «Уходите, девушки, нам-то уж все одно», – говорили раненые, глядя на сестер, которые как будто не видели и не слышали, что творилось. В окно влетели осколки, один угодил в операционный стол, а девушки продолжали перевязки.

Когда улетели фашистские стервятники, один раненый приподнялся и сказал:

– Таких Золотой Звездой Героя надо награждать!

– Да что вы, товарищи. Какой же тут героизм? Самый обыкновенный долг медработника, – ответила Катя.

Никто из нас, конечно, не согласился с ними. Так и зовем их сестричками-героинями.

Мы узнали про нелегкий боевой путь, какой они прошли по полям войны. Катя Остапенко работала медсестрой в госпитале всю блокаду в Ленинграде. Потом шла вместе с Клавой до Одера.

Пусть об их мужестве и подвиге знают все!»

Кузьма не мог заснуть, думал о Кате. «А я ведь мог утонуть, так ничего и не узнав о Кате… И она потеряла бы мой след…» Он уже не сомневался – заметка рассказывала о ней. Катя где-то здесь, рядом. Неужели она попросилась на 1-й Белорусский из-за него? И впрямь, почему вдогонку поезду крикнула, что после войны будет в Москве? Наверное, помнила, что до войны он работал недалеко от столицы.

Пришло на память, как переплывал Волгу. Девушка тогда приняла за шутку его слова: «Я вот, сестричка, сейчас на ту сторону махну». А потом стала кричать: «Товарищ старший лейтенант, вернитесь!» Он все удалялся, а тревога в ее голосе росла. «Товарищ Гусев! – перешла она на официальный тон. – Вернитесь!» Затем испуганно: «Кузьма Владимирович! Кузьма Владимирович!»

Кузьму и забавляло и радовало волнение Кати. Желая ей понравиться, он решил поразить ее своей силой. Когда вернулся с того берега, Катя рассердилась: «Вы что, с ума сошли?»

Бледная, глаза заплаканные. Полушутя ответил: «Я и сам не знаю, возможно, сошел». Румянец вспыхнул на ее щеках, и она поспешно отвела свои большие черные глаза.

Заснул Гусев с мыслью: «Возьмем рейхстаг, через редакцию газеты найду Катю и скажу ей все напрямик».

– Поспешил ты, кажется, Виктор, – сказал Орешко Правоторову, когда разведчики вышли от командира полка. – В этой тьме материал для флага найти не легче, чем иголку в стоге сена.