Александр Каневский - Впереди разведка шла

...Я готовил разведгруппу к поиску. Хорошо изучил карту и уже отчетливо представлял себе местность. Здесь, в бескрайних, открытых всем ветрам степях, работа разведчиков во много раз сложнее и рискованнее. Всякое движение видно как на ладони.

Ночь — всегда союзница нашему брату, но вести наблюдение в темноте, делать выводы о перемещениях противника (а он теперь шевелился и ночью) — дело весьма затруднительное. Ко всему прочему — и это главное — нужно добыть живую «справку», да поосведомленней. Не какого-нибудь там обозного каптенармуса или «грабаря» из похоронной команды.

Предварительно построил разведчиков. Кратко сообщил задачу, приказал готовиться. С собой берем автоматы, по два диска, гранаты, компас, два бинокля, индивидуальные пакеты. Награды (их тогда имели немногие), документы, письма — оставляли в штабе.

С наступлением сумерек вышли на задание. На окраине Арпачина окликнул часовой. Удостоверившись, что свои, сказал:

— А-а, полуночники? Ну, удачи вам, братки!

Было чуть-чуть жутковато: идешь, как по непрочному ледку.

Вспомнилось, что с таким же чувством в детстве катался на коньках по только что застывшему пруду. Было сладко и жутко, играя с опасностью, нестись по льду, который то тут, то там потрескивал под ногами, а иногда давал трещину от берега к берегу. И так ухал, будто где-то на дне стреляли из пушки. Случалось не раз, что кто-нибудь проваливался в холодную купель. Все бывало. Но... Едва приближалась зима и мороз завертывал и трещал без снега, мы хватали коньки и опять мчались на этот тонкий, только что замерзший лед...

...Ракетные сполохи трепетали в радужных ореолах. Все же их неверный свет был лучше непроглядной неизвестности... Через час всплески ракет остались за спиной, а потом и вовсе начали тускнеть.

Мы часто останавливались, напрягали слух — в такой темноте можно запросто напороться на немецкий пост. А затем крохотный светлячок-треугольник компасной стрелки вновь звал в черную даль.

Петляли долго. Шли пригнувшись, открытые участки преодолевали по-пластунски. До рассвета нужно было отыскать удобное место для наблюдения. Наконец, нашли более-менее глубокую вымоину, в которую ветер нагнал клубки колючего перекати-поля.

Удивительное растение! Высохнет, оторвется от корня и скачет, рассыпая дурное семя до тех пор, пока не попадет в какой-нибудь овраг.

Ночь шла на убыль. Подул лютый колючий ветер, дымка рассеивалась. Впереди все отчетливее вырисовывалась какая-то ферма, точнее, каркас ее, справа бугрилась длинная темная скирда соломы.

Посмотрел в бинокль. Вроде пусто. Но что это? До слуха донесся стелющийся по земле рокот моторов. И тут же над нашими головами промчалась волна «юнкер сов».

...Первыми показались три броневика. За ними медленно ползли тупорылые грузовики с поблескивающей касками пехотой. Ну, точно горшки, насаженные на колья плетня...

Я записал в блокнот номера машин, зарисовал опознавательный знак — голова совы в белом ромбе.

— Свеженькие, не битые,— отложил в сторону бинокль Миша Григорьев,— сову налепили.

— К Арпачину чешут. Ночью надо уходить...

Колонна притормозила движение. К ее «голове» подъехал легковой «опель», из него вышел офицер в кожаном реглане. По начальствующим жестам я понял, что личность эта не рядовая. К нему подскочили два немца, встали навытяжку, что-то докладывая. Затем один махнул рукой — с машин начали спрыгивать солдаты. Слышались отдельные выкрики, смех.

Причину остановки установить было нетрудно: в стороне выстроилось несколько походных кухонь.

До наступления темноты в обе стороны прошло около пятидесяти машин с той же совой на бортах, а перед заходом солнца — до двух десятков танков, дюжина пушек на конной тяге.

В моем блокноте уже кое-что поднакопилось. Николай Багаев с Семеном Ермолаевым внимательно обследовали место стоянки. Нашли открытку (на них немецкие солдаты обычно всегда писали свою фамилию и номер подразделения), забытую фляжку, банку мази от вшей, несколько окурков сигарет «Аттика»...

Начали осторожно выдвигаться к скирде соломы: перед обратной дорогой я решил дать людям немного отдохнуть.

В прелой подгнившей соломе, которую не успели скормить лошадям, так как румыны пустили их в котел гораздо раньше, было тепло, пахло мышами. Людей сразу придавил сон. Бодрствовал лишь Багаев — наблюдал за тем, что творится на белом свете.

Я, кажется, и не спал, так просто прикрыл глаза, но коварный сон обволок сознание, погрузил в мягкую теплынь. Вдруг чувствую — трясут. Багаев выпалил прямо в ухо: