Вальтер Флегель - Ничейной земли не бывает

Манфред очень серьезно относился к понятию «ответственность». Так, например, каждую среду он вместе с двумя солдатами из своего взвода занимался с пионерами школы. Как хотелось ему помочь школьникам, сделать их жизнь интересной! После этого голова у него разламывалась от ребячьего шума и гвалта, от их нескончаемых вопросов и жарких споров. Единственной учительницей, которую эти сорванцы любили и уважали, была фрау Хут. Рената, думал он, должна стать второй.

Выходит, они с Ренатой снова оказались в том же положении, что и вчера: она — со своим отказом, он — с требованием остаться здесь. Правда, сегодня оба чувствовали себя свободнее, чем вчера.

— Чувство ответственности, — медленно, хорошо выговаривая каждый слог, продолжала Рената. — Вы думаете, что его у меня не было в Дрездене? По-вашему, ответственность заключается в том, чтобы не бросить своих учеников или, по крайней мере, передать их, как инвентарь, другому педагогу. Вы на такое способны?

Фрау Хут понимала, что вопрос задан именно ей.

Все молчали. Чем дольше длилось это молчание, тем беспокойнее чувствовал себя майор. Он крутил свой бокал, смотрел вино на свет, еще раз взглянул на свои часы на руке, сверил их с будильником, стоявшим на телевизоре.

Манфред выпятил губы. Локти он поставил себе на колени и в таком положении ждал, что же ответит Ренате фрау Хут, которая незаметно покачала головой. Однако от Ренаты это не ускользнуло, и она слегка усмехнулась.

— Я не знаю… — тихо начала фрау Хут, — но думаю, что я бы этого не могла сделать. И все же я решилась бы переехать туда, где я нужнее.

— А кто может определить это «нужнее»?

— Знаете, фрау Грапентин, сходите завтра со мной в школу. Договорились?

Ренате ничего не оставалось, как согласиться. На доброту этой учительницы можно было ответить только тем же. Рената чувствовала, что фрау Хут тоже не сразу пришла к такому решению.

— Договорились!

Все с облегчением вздохнули. Все, кроме Ренаты. Она чувствовала, что на нее свалилось что-то тяжелое, как снежная лавина. И десять недель назад ей было нисколько не легче, когда Манфред после долгих сомнений назвал ей место, где он будет служить. Случилось это в воскресенье, и не где-нибудь, а на полигоне в землянке, где они оба мечтали о совместной жизни в Дрездене. Рената так испугалась, что, вырвавшись из объятий Манфреда, отбежала к окну. Ее охватило такое паническое чувство страха, будто за ней кто-то гнался. Она стояла у окна и смотрела на полигон с его фанерными домиками и позициями «противника», а Манфред с жаром что-то говорил ей о чувстве ответственности и о месте, где человек нужнее всего.

Он говорил, но она не слушала его. Она думала: «Дрезден, мой Дрезден!» И хотя Манфред ни словом не обмолвился тогда о том, что ей придется переехать к нему, Рената знала, что однажды он ей об этом скажет. Это обязательно будет!

В то воскресенье они, как и раньше, возвращались в город, взявшись за руки, целовались по дороге нисколько не меньше, молчали нисколько не больше, а настроение у обоих уже было не таким беззаботным, как раньше. Тогда, придя домой, она легла на кушетку, потом встала, заходила по комнате. В душе ее росло чувство сопротивления.

— Я остаюсь в Дрездене! — заявила она. Манфред молчал.

Рената села на свою табуретку, вдев одну ногу в стремя.

Вдруг раздался треск, и стремя оборвалось, вырвав из перекладины кусок дерева. Рената чуть не свалилась.

Подняв оборванное стремя, Рената сразу вспомнила свои детские годы и без причины расплакалась. Манфред вскочил с подоконника.

— Тучка, моя милая Тучка! — Манфред обнял ее. — Я починю твою табуретку. — И он выбежал из комнаты.

Через минуту Манфред вернулся, держа в руках молоток, горсть гвоздей и кусок какой-то доски. Встав перед Ренатой на колени, он осторожно взял у нее из рук стремя.

— Ее уже невозможно починить. Время этой табуретки давно прошло, — сказала она и тяжело вздохнула.

Рената отстранилась от стола и придвинулась к Манфреду, взяла его за руку.

Майор Хут, видимо, решил их еще раз удивить.

— Скажите, Рената, разве вашего чувства не хватает для того, чтобы последовать за Манфредом в Бергхайде безо всяких ужимок и ненужного жеманства?

Манфред и Рената покраснели, а фрау Хут укоризненно качнула головой.

Майор, словно не заметив этого, залпом выпил содержимое своего бокала и продолжал:

— Ваше чувство ответственности кажется мне несколько неразвитым. У офицеров трудная служба. Рабочий день у них ненормированный, часто бывают учения, тревоги. Эти люди отвечают за многое. — Голос его стал твердым, будто майору кто-то возражал.