Валерий Цапков - Шоколадная медаль

— Ничего, — ответил Олегов. Он подошел к пологому склону бархана и сел на горячий песок. Слабость в ногах прошла, липкий пот быстро подсох.

Не надо раскисать — сказал он сам себе и, вспомнив, что в какой-то популярной книжке было описано упражнение для самовоспитания, лег на песок, надвинул кепи на глаза и расслабился, повторяя про себя: не надо раскисать, я не раскисаю, все ерунда, ничего не боюсь, не кисну, никаких слюней…

От перестановки мест слагаемых сумма очень даже меняется, мрачно размышлял Олегов, беззвучно шепча то «Саланг-Хайратон» , то «Хайратон- Саланг» . Первое словосочетание, казалось, окрашено в розовый цвет радости, второе же вызывало тревогу и даже страх. Каждый уже приметный для него пункт на обратной дороге к Кабулу только усиливал паскудное настроение, угнетали гранатовая роща, ущелье Македонского, Пули-Хумри. В Пули-Хумри он сказал, что заболел, ни в клуб на фильм, ни по военторгам не пошел, остался в спальном отделении радийной будки машины связи. Заболеть хотелось и в самом деле.

После Пули-Хумри он лежал в будке на пропыленной за дорогу постели не высовываясь и придерживаясь, чтобы не сбросило на пол при крутом повороте. Пытаясь заснуть, Олегов приоткрыл шторку на окошке, а для того, чтобы утомить мозг, стал считать подбитые или сожженные бензовозы и бронетранспортеры на обочине. На второй сотне он сбился, сон не шел, наоборот, усиливалась тревога, он зашторил окошко. По поворотам и виражам машины он пытался прикинуть, как далеко осталось до того места, он гнал эти мысли, снова пытался заснуть, и снова вспоминал откос, крупные валуны у дороги, шумящий ручей внизу, вырубленные, и без того редкие деревья у дороги, напоминавшие ему детские книжки про партизан, в которых фашисты вырубали леса вдоль дорог в Белоруссии…..

Машина остановилась. Сердце трепыхнулось от стука в стенку будки.

— Пошли, посмотрим, чего стали, — лениво произнес Шалыгин и, не услышав ответа, — спишь что ли?

Олегов лежал не шевелясь, дождавшись ухода Шалыгина, он вскочил, ударился лбом о крышку будку, присел, не почувствовав боли, огляделся. Заметив, что наволочка на подушке за неделю почернела от грязи, он достал полотенце, тоже не первой свежести, застелил подушку и снова лег. Пошарив рукой на полке в изголовье, он нашел упаковку сахара «Аэрофлот» , разорвал обертку и сунул кусочек в рот. Заныл коренной зуб слева, едва наметившаяся в прошлом году зазубрина уже превратилась в дыру в эмали. Зуб — это почти часть скелета, ведь это мои кости тлеют заживо, подумал Олегов и языком перекатил уже подтаявший кусочек сахара за другую щеку. Вспомнилась чья-то байка, услышанная еще в училище в восьмидесятом году, что, мол, душманы стреляют с гор сверху вниз, поэтому военный госпиталь в Ташкенте забит раненными, у которых отстрелена нижняя челюсть…

Снова кто-то постучал в будку.

— Товарищ старший лейтенант, вас капитан Зубов зовет!

Не раскисать, никаких слюней, — шептал себе Олегов, приближаясь к головной машине. Она стояла, тормознув всю колонну, в пятидесяти метрах от выкаченных на дорогу булыжников. Возле камней стоял Зубов, зампотех роты капитан Швец и два солдата в бронежилетах с автоматами.

— Меня прогнал, а тебя зовет, — недоуменно сказал Шалыгин, стоявший вместе с другими любопытствующими у капота головной машины.

— Засада! Щас мочить нас будут, — авторитетно произнес водитель в тельняшке, залезший для лучшего обзора на крышу кабины «Урала» .

— Слезь, обезьяна, — отозвался кто-то.

Зубов сидел на камне посреди дороги и задумчиво глядел на Олегова.

— На шестьдесят первой ты ехал?

— Я…

— Ну и как?

— Ничего особенного.

Зубов широко улыбнулся, покрутил головой, как бы чему-то дивясь, повернулся к зампотеху и сказал:

— Прочти, Боря.

Тот поднял к глазам тонкий, полупрозрачный лист бумаги с какими-то вензелями и старательно прочел:

— Заплатите за бачу. Его убила 12–61 АО, колонна 142. Если не заплатите, будем вас убивать. Десять мешков муки, мешок сахара, четыре чайника… «— Швец сокрушенно покачал головой и поднял глаза, — тут еще написано, перечислять страшно.

— Товарищ капитан, водитель двенадцать — шестьдесят один гвардии рядовой Тарасов прибыл, — бодро отчеканил за спиной у Олегова знакомый голос.

— Давил кого-нибудь? — громко спросил Зубов.

— Никак нет! — Олегов позавидовал выдержке водителя.

— Отец, они говорят, что не давили, — развел руками Зубов.