Эллио Витторини - Люди и нелюди

— В кино, — сказал Фоппа, — показывают, как живут китайцы в Китае.

— Вот оно что! — сказал Шипионе. — Так кино тоже питательней хлеба?

— Конечно, если уж выбирать между кино и хлебом, я всегда выберу кино, — сказал Фоппа.

Голоса у них были спокойные и добрые, и разговор их был из тех, какие нередко ведут перед боем честные солдаты.

— Хотите выпить? — спросил их Эн-2.

— Пейте, пейте! — сказала толстуха.

Когда честные солдаты идут в бой, смерть, которую они могут повстречать, похожа на них: она тоже честная. Эти тоже шли в бой, но смерть, подстерегавшую их, никак нельзя было назвать честной.

Честные солдаты сходятся лицом к лицу с другими честными солдатами. Они сражаются с людьми, такими же, как они сами. Они могут сдаться в плен. Могут улыбаться, если их захватят. И потом за спиною честных солдат простирается вся их страна с ее народом, ее городами, железными дорогами, реками, горами, скошенными и поспевшими для покоса травами. И если они не поворачивают назад, если они наступают, если стреляют и подставляют грудь под пули, то лишь потому, что делать это заставляет их родная страна: это она делает все их руками, а они могут естественно и без всякого усилия оставаться простыми и мирными людьми даже во время боя, а перед боем говорить о шелковичных червях и о кино.

Кориолано в доме возле бастиона сказал:

— Не знаю. Мне кажется, я был бы ни на что не годен, если бы со мною не было жены.

— По-твоему? — сказал Мамбрино. — Да ведь любой может навоображать то же самое!

— Я не знаю, — повторил Кориолано.

— Не знаешь, не знаешь! — сказал Мамбрино. — Вечно ты ничего не знаешь!

— Не знаю, — снова сказал Кориолано.

За спиной этих людей не было ничего, что заставляло бы их действовать, ничего, что взяло бы на себя их поступки. Они оставались наедине со своими поступками.

Как же вышло, что и они были людьми простыми и мирными? Почему они не стали жестокими?

Гракко был человек любопытный, он все время задавал себе этот вопрос.

Почему они, не будучи жестокими, убивают? Почему, оставаясь простыми и мирными людьми, они борются? Почему, если ничто их не принуждает, они вступили в смертельный поединок и ведут его до конца?

— И еще потому, что я хочу жениться поскорее, — сказал Орацио.

— Как так? — переспросил Гракко.

— У меня есть девушка, и я хочу на ней жениться.

— Значит, ты начал бороться, потому что хочешь поскорее жениться на своей девушке?

— Я так не говорю. Но я уже давно хочу жениться на ней и хочу, чтобы все кончилось скорее и я мог сыграть свадьбу.

— И ради этого ты стал бороться?

— Я так не говорил. Разве я так говорил?

— Ну, скажи сам, как ты говорил.

— Я говорю, — снова начал Орацио, — что чем скорее это кончится, тем скорее все будет кончено.

— Вот оно что! — сказал Гракко.

Он был любопытен, люди привлекали его, но он никогда не мог докопаться до последнего «почему» в их поступках. В темноте машины он вынул пачку сигарет.

— Хочешь курить?

— Еще бы. А для Метастазио у тебя не найдется?

— Найдется и для Метастазпо.

Орацио открыл дверцу и крикнул в другую машину:

— Эй, Метастазио!

Метастазио высунулся из автомобиля.

— Хочешь курить? — спросил Орацио.

Метастазио убрал голову.

— Эй, Метастазио! — снова позвал Орацио.

— Брось арапа заправлять! — крикнул Метастазио, не вылезая из машины.

— Не верит! — сказал Орацио, обращаясь к Гракко.

Он посмеивался, ему было весело.

— Я тебе всерьез говорю! — крикнул он, не переставая смеяться. И добавил, обернувшись к Гракко: — Мы нашу норму выкуриваем за один день, а потом всю неделю сидим без сигарет.

Он поднялся с сиденья и вылез из машины.

— Не верит! — повторил он. Потом с сигаретами Гракко в руке подошел к соседней машине. — Эй, Метастазио!

Из тех двоих, что ждали в отеле «Реджина» на виа Сайта Маргерита, где теперь жили эсэсовцы, один, по кличке Сын Божий, сидел на стуле в проходе, одетый в полосатый передник коридорного.

Зазвенел звонок.

Сын Божий встал со стула. Это был невысокий и худой человек с изможденным лицом, длинный передник спускался ему ниже колен. Он подошел к табло звонков, посмотрел, из какого номера звонят, направился к этому номеру, постучал в дверь, вошел.

— Сюда, — сказал кто-то невидимый. — Поди сюда, Донато!

Сын Божий знал, кто это, и сразу же двинулся в дальний угол большой комнаты, где за кроватью и столом стоял холодильник.