Олег Селянкин - Судьбы солдатские

Обедали около землянки. Молча. Время от времени озабоченно поглядывая на небо, где не курчавилось даже самого малого облачка, вслушиваясь в грохот залпов своих батарей. А рядом — рукой подать! — зеленела дубовая рощица. Дубки — все почти одного возраста, с густыми развесистыми кронами, прямыми и крепкими стволами; невольно думалось, что только таким и жить сотни лет.

Однако будто мертвой была рощица. Ни птичьего гомона, ни шелеста листьев. И вообще, если бы не выстрелы пушек, если не брать во внимание их роту, то здесь некая мертвая зона.

Это Дмитрий и сказал брату, когда они — наконец-то! — остались одни.

— А с чего и чему здесь быть живому, если всего три дня назад такое творилось, что солнце от страха жмурилось… Глянь на то поле, что прямо перед нами распласталось.

— Чего глядеть, если на той пустоши, кроме бурьяна, ничего не растет.

— Вот и врешь, братец, по молодости своей, выходит, ты не заметил самого главного… Там, среди бурьяна, и пшеничка прорастает. Значит, еще недавно не пустошь здесь лежала, а поле пшеничное колосилось. Война пыталась и его изничтожить… И дубки эти, на которые ты пялишься как на диковинку, потому что нет их в нашем родном краю, крепко от войны пострадали. Только в этом месте они вроде бы целехоньки. А чуть пройдешь подальше — все посечено и поломано снарядами и бомбами…

Почти до ужина братья просидели в одиночестве. И все говорили, говорили. Трофим о доме расспрашивал, о той, вся ли родня жива-здорова да что вообще нового в их городке, в самой Губахе; особо интересовался, не перевелись; ли в горных речках хариусы и ленки, не сгубили ли их эвакуированные неумелой или жадной рыбалкой.

Торопливо и успокаивающе ответил Дмитрий на всё вопросы брата, умолчав, что в деревнях почти вовсе нет мужиков — позабирали на войну, вот одни бабы, старики и детвора, которой по малости лет еще в бабки играть бы, и тянут все сельские работы, слезы смахивая; что на их заводике, где до войны работали люди солидные и авторитетные, теперь полно пацанов лет четырнадцати, что, стоя у станков, они не просто время убивают, а план более чем на сто процентов из месяца в месяц дают.

Когда Трофим замолчал, исчерпав свои вопросы и узнав все, что его интересовало, Дмитрий попросил:

— Троша, дай твои медали посмотреть.

Медали уже давно лежали в заветном мешочке, но Трофим достал их, протянул брату.

Тот каждую из них подержал в руках, то поднося к глазам, то разглядывая на расстоянии. Потом спросил:

— За что тебе их пожаловали?

— Одну за «языка», вторую за то, что танк подбил.

— За танк, конечно, могли бы и орден дать.

Сказав это, Дмитрий хотел похвалить брата, но тот вдруг нахмурился, почти вырвал у него из рук медали, укрыл в заветном мешочке и лишь тогда заявил непререкаемо:

— Если хочешь знать, то иной «язык» во много раз подороже любого танка будет… И вообще: любая награда — всегда награда. И не солдатское это дело обсуждать, мала или велика она.

Какое-то время помолчали: один — давая улечься раздражению, другой — раскаиваясь в сказанном. Дмитрий даже подумал, что так, молча, Трофим и поднимется: уйдет к своим фронтовым товарищам, но тот заговорил, чувствовалось — о наболевшем, о чем давно и, может быть, сто раз передумано:

— Грамоты общей у меня маловато, потому, может, и не очень складно скажу, но ты, Митька, постарайся саму суть схватить… Наш солдат, он кто? Воин, который за родной народ в любой момент и жизнь свою отдать может. А на пехоту-матушку, если хочешь знать, все самое тяжкое возложено. Так и сам Флегонт Иванович считает, а у него мозги — не чета нашим… Помнишь, мы всей родней нашему Матвею дом рубили? Каждый, как только мог, с полной отдачей сил трудился, как только мог, ему порученное хорошо делал. Так вот, и солдат на фронте — вроде бы того семейного дела участник. Пусть его работа иной раз со стороны вроде бы и не очень видна кое-кому, только без нее нашему народу никак не обойтись. Возьмем, к примеру, наш полк. Нет у него ни звания почетного, ни орденов на знамени. Почему так? Видать, еще не пришел час его большой боевой славы. Но командование и сейчас силу его знает, беда как высоко ценит. Потому и посылает на такие участки фронта, где другой, поди, и дрогнет, самую малую слабинку допустит… Возьми нашего Егорыча, что на нарах рядом со мной лежит. Пожилой такой, усы сосульками свисают… Он гражданскую прошел, этой войны уже третий год разменивает, а на грудь нацепить только и может значки ГСО и ПВХО. Вот так-то, а ты говоришь — мне орден положен… Приглядись к Егорычу, крепко приглядись и тогда обязательно увидишь, что дело ратное он куда как добро знает, исполняет его — можно ли лучше?.. Вот я и мыслю, что это самое главное для любого нашего солдата. Так-то, Митенька…