Максим Михайлов: Мы все - осетины

— Хорошо, когда есть семья и дети, — мечтательно качает головой Сева, и тут же жестко добавляет: — Плохо, когда ее кормить некому! Плохо, когда дети без отца растут!

Пленный крупно вздрагивает и пытается встать на колени, тянет к разведчику руки:

— Не убивайте, не убивайте… Не надо… Пожалуйста… — жалко бормочет он, искательно заглядывая в глаза.

— Да, в скверную историю ты влип, парень, — цокает языком, отстраняясь от пленника Сева. — Вот тот, боец, ты уже с ним познакомился, страсть как вас грузин не любит. Он вообще никого не любит. Злой, как собака. Ему в Чечне полностью башню перекосило, только и думает, как бы кого-нибудь замочить…

Корректировщик испугано заглядывает Севе через плечо, Псих корчит ему зверскую рожу, и грузина опять пробивает электрический разряд нервного тика.

— Вот разве что ты расскажешь нам что-нибудь полезное… — задумчиво тянет Сева, глядя куда-то вдаль, будто его и вовсе не интересует ответ.

— Да, да! — поспешно соглашается грузин. — Все скажу! Все! Только не убивай, только не пускай его больше ко мне!

— Только не врать! — жестко припечатывает, будто ставя жирную точку, Сева.

Резо согласно трясет головой, Псих жутко оскаливается из-за спины командира, и грузина опять начинает колотить.

— Сколько еще ваших солдат в селе? Есть ли отряд самообороны? Где стоит та батарея, которую ты наводил? Точные координаты?

Вопросы следуют один за другим, задаются в максимальном темпе, не дающим ни одной лишней секунды на раздумья, едва пленный замолкает, даже просто для того, чтобы набрать в грудь порцию воздуха, Псих утробно рыкает и слова продолжают литься рекой.

Из рассказа пленника получается, что в селе никакой обороны не планировалось. Квартировавший здесь батальон третьей мотопехотной бригады еще на рассвете спешным порядком отступил в сторону Гори, вместе с ним ушли и местные самооборонщики. Да и большая часть гражданского населения, опасаясь погрома, тоже двинулась в ту сторону похватав на скорую руку самые дорогие пожитки. Село практически брошено. Минометная батарея оставалась в качестве заслона, с задачей нанести удар по сосредотачивающимся для штурма войскам и срочно уходить, догоняя пехоту. Сейчас скорее всего минометчики уже вовсю сворачиваются. Сам Резо оказался кадровым военнослужащим, той самой минометной батареи. В гражданское он переоделся для маскировки, надеясь в случае чего сойти за местного.

Кто знает, может это у него и получилось, если бы успел вовремя скинуть бинокль и рацию. Хотя и теперь его участь была не столь уж незавидной, все-таки попал в плен к кадровым российским военным, а значит вполне мог рассчитывать на сохранение жизни, медицинскую помощь и возвращение домой живым после войны. Возьми его ополченцы, или добровольцы все могло повернуться совсем по-другому. Гораздо более печально.

Село горело, подожженное сразу со всех четырех концов. Жарко полыхали объятые пламенем дома, полз к синему небу жирный черный дым, летела по воздуху копоть. Где-то там в непроницаемом для глаз облаке деловито копошились добровольцы, ветер доносил до нас спорадическую стрельбу и азартные крики. Десантники ушли дальше, в сторону Гори, а добровольческие отряды остались. Они пришли сюда жечь грузинские танки, но танков на их долю, увы, не хватило, поэтому теперь они должны были спалить хотя бы брошенные грузинами дома. Хоть как-то оправдать свое присутствие на этой войне.

Ополченцы валялись в траве возле околицы, лениво наблюдали, за тем, как превращается в обгорелые руины, еще недавно богатое, цветущее село. Сами они в погроме не участвовали, с осуждением поглядывали на вошедших в раж добровольцев, но молчали, не вмешивались. Просто наблюдали за происходящим. Оставшиеся местные, тоже большей частью были здесь. Жались к начинавшейся за селом чахлой рощице, со страхом поглядывали в нашу сторону, с ужасом смотрели, как полыхают в огне их дома. В основном это были те, кто просто не мог убежать: немощные старики, да старухи, лишь изредка в толпе мелькали прижимающие к себе детей женщины. Мужчин не было вовсе. Понятное дело, все ушли вместе с отрядом самообороны.

Руслан недовольно сопел рядом со мной. А однажды, когда откуда-то со стороны деревни донеслось жалобное коровье мычание, тут же прерванное короткой автоматной очередью, даже дернулся, явно намериваясь встать и вмешаться в происходящее, правда тут же подавил свой порыв.

— Что, не нравится?