Рудольф Бершадский - Смерть считать недействительной [Сборник]

С вражеской стороны прозвучало несколько выстрелов из минометов. Вреда они, правда, не принесли, но что это значит? Зачем? Чья это бессмысленная злоба? Ведь война уже окончена!

Козаченко даже бриться перестал и так, с намыленными щеками, выскочил наружу. Он попался мне навстречу. Брови его сошлись в линию над переносьем.

— Чего они хотят, как ты думаешь, а? Чтоб мы им снова показали?

Он порывисто поднес к глазам бинокль, с которым никогда не расставался.

— Ах, сволочи, вот сволочи!..

Мыльная пена лопалась на его лице, но Козаченко только морщился, видимо не догадываясь, почему так щиплет кожу.

Одним прыжком он вскочил обратно в блиндаж, крикнул кому-то:

— Новиков!

Из тени вышел командир отделения. На его груди сверкали эмалью орден Красного Знамени и орден Красной Звезды.

— Бери четверых бойцов — и марш! Знаешь, что они надумали? В Фигурной роще их склад — так теперь их сани там появились! Понятно? Вывезти под шумок хотят!

— Как это — вывезти, товарищ старший лейтенант? Договор нарушить? Вы ж объяснили: где кого двенадцать ноль-ноль застанет — так на этом месте и оставаться!

Козаченко наконец догадался, почему щиплет лицо, и, стерев мыльную пену, облегченно улыбнулся:

— Так это ж я вам объяснил — они не слыхали. Им придется отдельно объяснить!

— A-а… Можно. С удовольствием!

— Но-но! Теперь, дорогой, надо вежливенько: война кончена! Бери четверых людей, забирайся в секрет. Ни патронов, ни гранат не брать — в нейтральную зону вооруженными ходить не годится. Но в случае чего… — Козаченко выразительно поднял оба кулака, каждый из которых был величиной с детскую голову, и легонько потряс ими.

В глазах Новикова сверкнули искорки.

— Есть, товарищ старший лейтенант! Патронов и гранат не брать, но в случае чего… — И он поднял свой кулак, оказавшийся не меньшим, чем у Козаченко. — Будет выполнено «в случае чего»!

Меньше чем через полчаса Новиков со своими бойцами пригнал сани с боеприпасами. Противник пытался угнать их с нейтральной территории, пользуясь тем, что по договору никто не имел права находиться на ней сегодня. Сани волокли двое финских солдат и мордастый унтер, под командованием которого они должны были произвести эту кражу. Теперь унтер все время с опаской поглядывал через плечо на Новикова. А тот улыбался. Он шел безоружный и только почесывал правый кулак.

Впрочем, когда унтера ввели в блиндаж к Козаченко и он избавился от присмотра Новикова, он мгновенно преобразился. Настойчиво тыча в циферблат своих ручных часов, он стал что-то раздраженно говорить Козаченко и чего-то нагло требовать.

Козаченко слушал его, слушал, а когда он наконец иссяк (по-фински мы не понимали), мягко сказал:

— Ну що ты, куме, гавкаешь, що ты мени свой цихверблат тычешь? Хиба в мене свого немае? — Насмехаться Козаченко любил по-украински. — Что ты мне показываешь, что на твоих нет двенадцати — значит, воруй боеприпасы из склада свободно, война не кончилась! Не кончилась война, по-твоему? Ну так и сиди в плену!

Унтер во все глаза смотрел на старшего лейтенанта, стараясь понять, что говорит Козаченко: он не понимал по-русски, так же как мы — по-фински.

В это время где-то еще раз взвизгнул вражеский миномет. Унтер вздрогнул и сжался. Козаченко жестко приказал:

— А и правда, видать, не кончилась! Ну-ка, уведите пленных!

Вскоре мы с ним снова вышли на бывший передний край и увидели, что к нам из лесу через поляну направляются три человека. Вот они подошли ближе, уже ясно видно на боку одного из них кобуру с пистолетом; при них нет обязательного для парламентеров белого флага, они лишь машут белыми носовыми платками. Но наверно, это все-таки парламентеры.

Никто из наших бойцов не задерживал финнов, и они подошли к нам вплотную.

— Мы — парламентеры, — заявил один из них на чистейшем русском языке.

— А почему с оружием? — спросил Козаченко.

Парламентер расстегнул кобуру, чтобы вынуть пистолет. Козаченко остановил его:

— Можете не стараться, теперь уже поздно… Ну-с, слушаю.

— Разрешите представиться. По поручению финского командования, — говоривший кивнул в сторону старшего по званию, — майор Таннергейм. — Затем чуть поклонился, называя себя: — Капитан Поляковски…

— Поляковский? — переспросил Козаченко.

— Если вам угодно! — горделиво подтвердил капитан.

Все сразу стало ясным: вымирающая порода — эмигрант-белогвардеец.

Козаченко равнодушно пожал плечами: