Рудольф Бершадский - Смерть считать недействительной [Сборник]

Тыловой читатель в сводках с фронта ищет первым делом названия известных городов, крупных железнодорожных станций. Если их нет, он убежден, что дела неважны. Но тот, кто ближе к фронту, знает, что это далеко не всегда так. Например, о Великих Луках в сводке еще ничего нет — только две строчки: «На Калининском фронте в районе города В. Л. захвачена высота, имеющая тактическое значение».

Но мы-то знаем, что это такое. Это та самая безымянная высота, которую гитлеровцы перекрестили в бастион «Неприступный», едва закончили укреплять ее. Принимать работы на ней приезжал сам командующий их фронтом. У подножия высоты они создали одну линию обороны, на середине — вторую, на вершине — третью. Высота стояла одна-одинешенька, в чистом поле, незаметно подобраться к ней было невозможно — она господствовала над всей окружающей местностью, — и пока находилась в руках противника, нечего было и думать о штурме города.

А ради обладания Великими Луками гитлеровцы не жалели ни войск, ни боеприпасов. Этот город — крупнейший железнодорожный узел, он позволял им свободно маневрировать войсками на обширнейшей территории: в направлениях к Ленинграду, Москве, Прибалтике. Кроме того, отсюда было рукой подать до Белоруссии, Латвии, Литвы, Эстонии, томившихся под игом оккупантов, и даже до самой Германии — крайний западный угол великого фронта Отечественной войны.

И вот мы захлопнули великолукский гарнизон противника словно в капкан. По радио, правда, передано всего-навсего две строки пока: «захвачена высота, имеющая тактическое значение».

…Чем ближе я подъезжал к частям, обложившим Великие Луки, тем чаще видел, как волна за волной неслись по направлению к Великим Лукам с севера эскадрильи вражеских самолетов: и бомбардировщики, и истребители, и транспортные тяжелые щуки — «юнкерсы», подбрасывавшие осажденным боеприпасы и продукты питания. Наши войска сбили немало таких самолетов, и съели немало шоколада, предназначавшегося не нам.

Без конца грохотали и вражеские орудия с севера.

Гитлеровцы предпринимали отчаянные попытки прервать извне наше кольцо, сковавшее Великие Луки. Совершал непрерывные вылазки также и гарнизон осажденного города.

Но повсюду враг натыкался на наши части: на дивизию генерала Кроника, на дивизию полковника Дьяконова, на Эстонский корпус. Великолукская операция была боевым крещением для корпуса. Его долго и заботливо обучали в глубоком тылу, прежде чем пустить в бой. Но хотя эстонцы дрались впервые, — они не уступали в мужестве всем остальным закаленным частям, осуществившим окружение Великих Лук. Они шли в атаку с криками «Вперед! За Советскую Эстонию!». Эстония была от Великих Лук рукой подать. И сколько сил это прибавляло корпусу!

Я был послан к Дьяконову. Я знал его еще по финской войне — он тогда командовал батальоном. За три года он вырос до командира дивизии. Впрочем, его командирский рост был не только — быстр, но и основателен. Начав путь с красноармейца, он прошел все ступени служебной лестницы, не перескакивая ни через одну из них, и потому никогда не забывал, каково воевать солдату и командиру отделения. А это очень существенно, особенно когда приходится — ставить подчиненным боевую задачу и надо заранее рассчитать предел человеческих сил, выносливости, хладнокровия.

Теперь его дивизии предстоял штурм Великих Лук. И каждый — чувствовал, что все эти пределы надо будет перекрыть.

— Впрочем, — возразил мне ефрейтор Луневич из дивизии Дьяконова, с которым я познакомился на случайном ночлеге по дороге из редакции, — а кто его знает, этот предел?

Луневич ездил с каким-то поручением в штаб армии и возвращался обратно. От него первого я услыхал подробности о «высоте, имеющей тактическое значение» — о штурме бастиона «Неприступный». Он участвовал в этом бою.

— Вы спрашиваете, как мы ее взяли? Просто…

Я вынул из полевой сумки чистый блокнот и мягкий карандаш и записал его рассказ.

Их рота шла за огневым валом — за сплошными разрывами снарядов нашей артиллерии — не далее чем метров на сто. Тому, кто не ходил в атаку за огневым валом хотя бы раз в жизни и никогда не слыхал разрыва фугасного снаряда рядом с собой, — так, что кажется, будто разом звонят в ушах колокола всего мира, а колючая мерзлая земля засыпает не только каску и шинель, но проникает даже в складки нижней рубахи, обдавай тело истомной тоской и смертным холодом, — тому, пожалуй, трудно представить себе, что это такое: «продвигаться в ста метрах за разрывами». Как только впереди разрывался снаряд, Луневич устремлялся в еще горячую, только что вырытую воронку и, прижимаясь ко дну, ждал нового разрыва, чтобы снова превозмочь себя, снова заставить выбраться из воронки и снова бежать к следующей. И так до тех пор, пока огневой вал не довел роту до траншей и окопов противника!