До отделения Гвозденко оставалось с полсотни метров, когда по позициям батальона Полухина ударили пушки: они стреляли из-за холмов. Снаряды ложились на семьдесят — сто метров сзади передовой и вреда обороне нанести не могли, но под огнем оказались тылы — санпункт, пункт связи, командный пункт. В памяти возникло Женино освещенное луной лицо. А днем — ни после первой, ни после второй вражеской атаки — он ее не видел. Как она держится? Ведь нервничала перед боем.
Снаряды ложились все ближе к линии окопов. И Оленич уже бежал почти в зоне огня. Все чаще над ним пролетали со свистом осколки и его осыпало пылью, поднятой взрывом. Однажды он услышал угрожающий свист и упал ничком на дно хода сообщения. Снаряд разорвался в нескольких шагах впереди на самом бруствере. Взрыв оглушил, на голову посыпался песок, полетели ветви.
Рядом послышался стон. Оленич кинулся на голос: по песку полз раненый боец, оставляя за собой кровавый след.
— Погоди, солдат, погоди, — прошептал Андрей, склоняясь над раненым. — Сейчас я тебя перевяжу.
— Ноги… Ноги мои…
Красноармеец был ранен в обе ноги. Оленич кое-как перетянул ему ноги выше ран. Боец опять было со стоном, приговаривая «ноги, мои ноги», пополз, хватая руками песок.
— Подожди… Сейчас тебя отнесут в медпункт, перевяжут как следует… Полежи минутку.
Оленич пробежал еще несколько метров, наткнулся на бойцов и приказал, чтобы доложили командиру отделения — рядом лежит раненный в обе ноги боец, нужно его доставить в медпункт.
— Исполним, товарищ командир.
Оленич двинулся дальше и через минуту свалился в окоп к пулеметчикам. Ребята подхватили его на руки, послышался обеспокоенный голос Гвозденко:
— Вы не ранены, товарищ командир?
— Нет. Со мною все в порядке. Что у вас?
— Передышка! — воскликнул Гвозденко.
— Не думаю, — возразил Оленич.
Так оно и вышло: не прошло и получаса, как на вершинах возвышенностей показались цепи фашистских солдат. Спустились в лощину и двинулись к реке, но продвигались они медленно и наконец остановились. И тут Гвозденко увидел, что из сада стремительно выбежали сотни две солдат, в основном автоматчики. Они на ходу поливали огнем передний край обороны настолько плотно и метко, что не давали возможности поднять голову. Не успели стрелки батальона и пулеметчики опомниться, как фрицы оказались у самой реки.
— Приготовить гранаты! — скомандовал Гвозденко и сам достал из сумки две гранаты-лимонки.
— А противник явно отдает предпочтение вашему участку огневой позиции, — отметил Оленич.
— Еще бы! Мы ведь взяли раненого автоматчика во время атаки.
— Живой?
— Живой. Где-то на перевязочном пункте.
— Почему не доложили?
— Тут был комиссар Дорош.
— Все равно я должен был знать! Взяли его вы, пулеметчики?
— Да.
— Вот видишь, а я не знал.
— Виноват, товарищ старший лейтенант! Не повторится. Была спешка. Только мы его вытащили, как майор Полухин прислал двух бойцов и пленного забрали. Майор Дорош сразу же пошел следом: ему необходимо связаться со штабом и отправить пленного.
— Майор Полухин в боевых порядках?
— Он постоянно здесь.
— Я к нему.
— Товарищ старший лейтенант, подождали бы, пока отобьем эту атаку. Видите, как они упрямо лезут к нам, такой настырности у них сегодня еще не было.
— Они считали, что тут просто пройти. Деритесь, Гвозденко, но берегите людей.
— Говорят, что бронепоезд где-то недалеко, ведет бой и пробивается сюда.
— Ты об этом не думай. И бойцам так говори: не надо думать, что бой кончится, когда пройдет бронепоезд.
— Так точно, товарищ командир! Будем драться, не ожидая подмоги.
Ничто так не воодушевляло Оленича, так не поднимало его боевой дух и настроение, как мужество бойцов, ему подчиненных. Если слышал не наигранный, а искренний бодрый голос солдата, если видел, как, не раздумывая, боец кидается в атаку, гордость и радость переполняли душу. Андрей и сам бросался в атаку — не раздумывая и самозабвенно. Тогда он не боялся поднимать солдат в наступление, и не было у него ни сомнений, ни страха идти впереди взвода или роты.
Было ему приятно услышать от майора Полухина:
— Твои пулеметчики — настоящие. А Гвозденко я бы мог доверить не только взвод — роту. Надежный парень! — Вдруг Полухин спохватился: — Извини, забыл: поздравляю с повышением в звании. Истомин о тебе высокого мнения. Ты что, для этого сухаря вроде сахарного сиропа?
В последней реплике Оленич почувствовал не простую иронию, а что-то вроде насмешки.
Читать дальше