Иван Шевцов - Семя грядущего. Среди долины ровныя… На краю света.

Я спросила:

- Какое же совпадение, Игнат Ульянович?

- Да вот все как-то странно получается… - он нарочито сделал паузу, дернул удилище, и в воздухе затрепетала, сверкая серебром, довольно порядочная рыбешка. - Форель. Видали, какая она красавица!

Он снял рыбу с удочки и бросил в небольшую лужицу, где плеснулись, потревоженные, еще около десятка таких же рыб. Я нагнулась над лужей, попробовала поймать скользкую, юркую форель.

- Это и есть та самая, что к царскому столу подавали?

- Она самая. Никогда не пробовали?

- Как-то не приходилось. Игнат Ульянович, а вы все же не закончили мысль насчет совпадения: что странно получается?

Он закрыл рукой глаза, ероша и теребя светлые брови, наморщил лоб, признался не смело, но решительно:

- Я сейчас о вас думал, а вы и появились. Чудно… - и покраснел, как юноша.

Для него это были не просто слова, это было робкое полупризнание, на которое не легко решиться глубоким и цельным натурам. В таком случае лучше не молчать, лучше говорить болтать о чем угодно, только не томить себя открытым, обнажающим душу молчанием. Это понимал и Сигеев, и, должно быть, лучше меня, потому что именно он, а не я, первым поспешил нарушить угрожавшее быть тягостным молчание.

- Вот решил проверить пресные озера насчет рыбы, - начал он, переходя на деловой тон. - Есть рыба, не так много, наверно, но есть. Видите, сколько поймал за каких-нибудь полчаса. Разводить надо, подкармливать, охранять. - Он начал собирать удочки, продолжая говорить: - Вы знаете, Ирина Дмитриевна, какая идея у меня родилась? То, что мы начали сажать березки и рябину на поселке, - это само собой. Но нам нужен парк. Как вы считаете, нужен нам парк культуры и отдыха или не нужен? Чтобы, скажем, в выходной день или в праздник пойти туда погулять, повеселиться, отдохнуть.

- Конечно, нужен, - согласилась я, - только сделать его, наверно, невозможно.

- Верно, у самого поселка, пожалуй, невозможно, потому что сплошные камни и место, открытое северным ветрам. Ну а за поселком в затишке, скажем в долине Ляды?

- Хорошо бы, только ходить далековато.

- А мы морем организуем, на траулерах до устья Ляды, а там рукой подать до березовой рощи.

Мы возвращались с ним вместе. Игнат Ульянович много интересного рассказывал о преображении края, о планах и нуждах колхоза, старался заполнить все паузы, точно опасаясь другого, "личного" разговора. Только когда мы начали спускаться к поселку, а солнце приготовилось нырнуть в спокойное море, я сказала:

- Сегодня я вас было приняла за одного человека. Мне так показалось.

- Это за кого ж, если не секрет?

- За моего доброго старого друга Андрея Ясенева. Знаете его?

- Андрея Платоновича? - переспросил он. А затем ответил поникшим голосом: - Как не знать, знаю… У него в каюте… ваша фотокарточка, на столе.

- Это было когда-то… А теперь, наверно, там стоит фотография жены, - сказала я.

- А разве он женился? - встрепенулся Игнат Ульянович.

- Не знаю. Может быть. У него была девушка.

- Марина, - уточнил он. - Ничего, интересная.

На этом мы и простились тогда с Сигеевым.

Он, наверно, очень хороший человек и цельная натура. У него добрая душа и чуткое, умеющее любить сердце. Но всякий раз, когда я думаю о нем, почему-то в памяти тотчас же всплывает другой человек, который сейчас находится не так уж далеко отсюда, за округлыми сопками, в серой неуютной Завирухе. Он заслоняет собой Сигеева. И появление в море охотников меня больше волнует, чем появление рыбачьих траулеров.

Так разве могу я обманывать себя или Игната Ульяновича?

Сегодня я плакала. Ревела, как ребенок, растерянная и бессильная. Да, бессильная, беспомощная перед врагом, с которым я решила бороться всю жизнь, перед болезнями. Совсем еще недавно я видела себя героиней, всесильной и всемогущей. Я представляла себя мчащейся на оленьей упряжке через тундру к больному пастуху. Ночь, северное сияние, словно на крыльях летят олени, а я сижу в санях со своей волшебной сумкой, в которой везу умирающему человеку жизнь. Я где-то видела такую картину и любовалась ею: красиво!

В жизни мне не пришлось еще мчаться к больным на оленьих упряжках, лететь на самолете, плыть на корабле. В жизни получается все проще и труднее.

Сегодня прибежала ко мне соседка, взволнованная, почти плачущая. Говорит:

- Доктор, с мужем что-то стряслось. Кричит на весь дом. Резь в животе. Помогите ради Христа, дайте ему порошков, чтобы успокоился.

Я быстро собралась и пошла следом за ней. Стояла глухая декабрьская ночь. Вторые сутки, не переставая, мела метель, бесконечная, темная.