Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)

— Нельзя же, мой дорогой Путлиц, понимать все так буквально. Мы хорошо знаем, что среди евреев имеется столько же хороших, сколько и плохих. Мы — социалисты, и наша борьба в первую очередь направлена против продажных и паразитирующих денежных мешков. Слышали ли вы когда-нибудь о различии между созидательным и грабительским капиталом? Мы выступаем за созидательный капитал. Грабительскому же капиталу, бессовестным спекулянтам мы объявляем беспощадную войну, особенно если они к тому же пытаются диктовать свою волю в политике. Вы сами знаете, что нынче повсюду в газетах и банках почти все руководящие посты заняты еврейскими спекулянтами. Вспомните только о Скляреке, Бармате, Кутискере и им подобных типах. Их необходимо убрать.

— Итак, вы не намерены наносить ущерба евреям, занятым лишь гражданскими профессиями? Например, мой врач доктор Г. вылечил недавно меня от очень неприятного расстройства пищеварения, которое я нажил себе в Гаити. А вот ни один из арийских врачей, которых я посещал до этого, не мог мне помочь. Этого доктора Г. вы тоже хотите вышвырнуть? [103]

— Разумеется, нет, если он будет заниматься своими делами и держать себя спокойно.

— Меня успокаивает, что по этому вопросу вы по крайней мере готовы вступить в дискуссию. А как обстоит дело с вашей враждой к коммунистам? Они ведь, бесспорно, немцы и, в конце концов, борются за осуществление многого из того, за что выступаете и вы. Почему же каждый вечер вы устраиваете с ними драки и организуете эту непрерывную поножовщину?

— Да, это сложная и печальная проблема. Средний рабочий-коммунист должен быть, по сути дела, с нами, и мы всеми средствами пытаемся привлечь таких людей. Однако в их руководстве господствуют представителя международного еврейства и они внушают своим людям фанатическую ненависть к нам.

— Лерс, в то, что руководство коммунистов состоит из представителей международного еврейства, я просто не верю. Главная причина, почему хорошие коммунисты не идут к вам, мне кажется, совсем в другом. Как вы хотите привлечь на свою сторону этих людей, если ваш Гитлер заключает перемирие с Гугенбергом, со «Стальным шлемом» Зельте и самыми реакционными денежными мешками? Более того, он заключает с ними союз, как это имело место в случае с «Гарцбургским фронтом»{8}. На всех хвоих плакатах вы ругаете реакцию и рисуете фон Папена с отвратительной чертячьей рожей. В действительности же все знают, что вы друг другу глаз не выцарапаете. Получается, что вы не можете свести концы с концами. Если ваши штурмовики всерьез выйдут на баррикады, я убежден, что за ними пойдет достаточно народа, чтобы менее чем за двадцать четыре часа согнать этих господ с их министерских кресел. В таком случае, разумеется, коммунисты тоже будут на вашей стороне. [104] Почему же вы ничего не предпринимаете, чтобы свергнуть эту клику реакционеров, в то время как для этого имеются все условия?

— Дорогой Путлиц, это большая политика, которую по-настоящему не понимаем ни я, ни вы. Вы не знаете нашего фюрера, но будьте уверены, ему известно, когда наступит подходящий момент. Временно мы вынуждены действовать тонкими средствами, но подождите — придет день, и Адольф Гитлер даст этой окопавшейся банде такой пинок, что они забудут, как их звала родная мать. Тогда мы придем к власти, и ситуация в Германии изменится коренным образом.

Аргументы этих нацистов хромали на обе ноги, однако, убеждал я себя, придя к власти, они все же сумеют покончить с оцепенением, в котором застыла реакция, господствовавшая в стране, и проложат пути к чему-то новому. Было бы нечестным, если бы я сегодня утверждал, что в то время мне была ясна заведомая ложь сбивчивых нацистских лозунгов. Напротив, мне казалось, что многие из этих людей честно и самоотверженно борются за идеалы, казавшиеся мне самому вполне достойными. Если бы летом 1932 года они действительно подняли мятеж против правительства Папена, правительства «клуба господ», я с откровенной симпатией встал бы на их сторону.

Сомнения начались лишь осенью, когда кончился мой отпуск и я был переведен в отдел печати имперского правительства, помещавшийся на Вильгельмплац. Я получил возможность по-настоящему заглянуть за кулисы, и мои взгляды начали меняться.

В отделе печати мне была поручена англо-американская пресса. До сих пор я был лишь поверхностно знаком с газетным делом в Англии, поэтому меня предварительно направили на несколько недель в лондонское посольство, возглавляемое со времени ухода Нейрата моим старым другом поверенным в делах графом Альбрехтом Берншторфом. Он и фон Устинов не жалели усилий, чтобы посвятить меня в тайны газетного квартала Флит-стрит. Время я провел интересно и приятно. Сейчас, в отличие от того, что было десять лет назад, для нас, немцев, были широко и дружелюбно открыты двери лучших английских домов. [105]