Вольфганг Ганс Путлиц - По пути в Германию (воспоминания бывшего дипломата)

Дильс был в то время соломенным вдовцом. Он решил развестись со своей женой фрау Ильзе, урожденной Геринг, племянницей толстого рейхсмаршала, рука об руку с которой он шел все годы Третьей империи. Своим новым ангелом-хранителем он избрал графиню Фабер-Кастелл, супругу владельца известного карандашного концерна миллионера Фабера. [348] Благодаря ее заботам его довольно-таки голая комната в гостинице для свидетелей украсилась отобранными с большим вкусом картинами и коврами и стала уютной. Графиня предоставила в его распоряжение машину, чтобы он мог совершать загородные прогулки.

В приемной главного американского обвинителя д-ра Кемпнера, который был в свое время юристом в Берлине (я его знал еще по Нью-Йорку), я заметил в дальнем углу углубившегося в чтение документов пожилого человека. Так как его лысина показалсь мне знакомой, я справился о нем у секретарши. Это был главный юрист министерства иностранных дел министериаль-директор Гаусс, руководитель правового отдела, чье имя еще во времена Штреземана внушало нам, молодым дипломатам, глубокое уважение. Гаусс верно служил Риббентропу до самого конца. Попирая международное право, Третья империя использовала юридическое искусство Гаусса, чтобы облечь свои деяния в юридически «безукоризненные» формулировки и параграфы. Его обширные познания, несомненно, облегчили американским юристам работу на процессе.

Наряду с процессом чиновников министерства иностранных дел здесь проходили процессы и прочих крупных военных преступников: Круппа, Флика, «ИГ Фарбен», врачей-убийц из концентрационных лагерей и других. На одном из этих процессов в качестве немецкого адвоката выступал Францхен Папен младший, который до этого на Нюрнбергском процессе главных немецких военных преступников в 1945–1946 годах защищал своего отца и «успешно» довел дело до его оправдания.

Я встретил Францхена, когда спускался по широкой боковой лестнице в коридор. Это была неожиданная встреча. Францхен приветствовал меня весьма холодно. Но так как у меня было много американских сигарет, он уделил мне пять минут. Когда он уходил, я увидел, что он небрежно бросил окурок на лестницу, и сделал ему замечание. Сам я всегда сохранял окурки, потому что было много желающих наполнить остатками табака свои трубки. Францхен презрительно посмотрел на меня и сказал:

— В этих мелочах мы, немцы, должны сохранять достоинство. [349]

Деяния его отца, бывшего рейхсканцлера, попавшего на скамью подсудимых Международного военного трибунала в качестве главного военного преступника, видимо, в его глазах не марали немецкую честь. Это не было «мелочью».

Одним из главных немецких корреспондентов на Нюрнбергском процессе был Ганс Георг фон Штудниц, бывший заместитель начальника отдела печати у Риббентропа, в доме которого в Релькирхене два года назад я был гостем Интеллидженс сервис.

Более года назад Штудниц вышел из лагеря для интернированных и теперь снова работал журналистом. О моем выступлении на Нюрнбергском процессе он дал в немецкие газеты объективное и дружественное в отношении меня сообщение.

Мой допрос в зале суда продолжался не больше часа. Меня привели на скамью свидетелей, расположенную справа от трибуны судей. Напротив, на скамье подсудимых, сидели мои бывшие коллеги и начальники.

До этого я прослушал, как проходят допросы в других залах. Мне бросилось в глаза, что привлеченные к ответственности господа из концернов, прежде всего представители «ИГ Фарбен», держались уверенно, а иногда нагло и вызывающе. Здесь же, на процессе чиновников министерства иностранных дел, напротив, я видел, что эти люди трясутся от страха. Пустым взглядом смотрел вдаль статс-секретарь Вейцзекер, о чем-то печально размышлял посланник Вёрман. Большинство из них старалось не смотреть на меня.

Только Штеенграхт дружески кивнул мне, и я ему ответил тем же. Глупый парень, предсказавший на террасе своего замка в Мойланде еще накануне войны, когда он был мелкой рыбешкой в министерстве иностранных дел, что Германия идет к катастрофе, позволил Риббентропу в 1943 году произвести себя в статс-секретари! Он это сделал, чтобы удовлетворить желание своей красивой молодой жены. Но жена находилась теперь в Швейцарии и послала ему развод в Нюрнбергскую тюрьму.

По вопросам, касавшимся моей личности и существа дела, меня допрашивал чикагский адвокат, ни слова не понимавший по-немецки. Поэтому я давал показания по-английски. Затем по-немецки меня подверг перекрестному допросу немецкий защитник. Он не пытался опровергнуть суть моих показаний, а прежде всего стремился изобразить меня как сомнительную личность, не заслуживающую доверия. [350]