Юрий Гончаров - У черты

Вот такие рассказы ходили среди фронтовиков.

Должно быть, было правдой, что «катюши» не стоят долго на позициях; прибыв на них, командиры сейчас же вычисляют данные для пуска ракет, производят пуск и «смываются», пока не последовало ответных действий.

Солдаты за насыпью не услышали никаких команд, никаких предупреждений; гораздо раньше, чем их ждали, чем они могли прозвучать, за селом раздался оглушительный рев, пронизанный свистом и шипением; встала, поднялась гигантская туча дыма и пыли. Над головами солдат в небе протянулись огненно-дымные параллельные трассы, гудящие, словно туго натянутые струны фантастического контрабаса, а возвышенность, которую предстояло штурмовать, загрохотала, как огромный барабан, по которому стали бить сразу десятками колотушек. Полыхнул красный, цвета доменных печей, огонь, стал возникать там и тут, во множестве мест, шириться, сливаться в общее бушующее пламя, ползти по гребню, по склонам – будто из недр земли наружу хлынула раскаленная вулканическая лава; взметнулся дым зловещего, черного цвета, выглядевший, как порождение каких-то сверхъестественных сил. Все вместе являло собою картину ада, распахнувшего свои врата. Даже знающих, что силы, творящие этот ад, не враждебны, напротив, они в помощь и потому пусть бушуют еще яростней и злей, – зрелище адской кухни приводило в состояние немоты и оцепенения.

Столбняк длился недолго, а затем в окопах солдат послышались крики. Они катились в справой стороны, в них были восторг, ликование. Закричали, завопили и возле Антона:

– Пошли, пошли!.. Штрафники пошли! Штрафники пошли!..

Шатохин схватил винтовку, царапая башмаками по крутому откосу, осыпая комья земли, полез из окопа наверх.

Глянув вправо, на тот край, где находились штрафники, Антон увидел, как густая серо-зеленая человеческая масса, точно селевой поток, перетекает через насыпь, скатывается, сваливается, стекает с нее вниз, на луговину, а передние уже несутся к холму, вытягиваясь в клин, в острие. Наверное, этот клин, это острие составляли те майоры и полковники, о которых говорил ночью хмельной, закусивший помидором парень, – кому же еще были так нужны их ордена и погоны…

Антон не заметил и не мог вспомнить потом, как он и его бойцы, покинув окопы, скатились на луг, как рванулись отчаянно вперед, все что-то исступленно крича, в таком беге, каким никто еще никогда в жизни не бегал. Себя Антон осознал, стал видеть и понимать окружающее уже возле самой возвышенности. Там, наверху, куда стремился Антон и бойцы его взвода, тоже металось пламя и клубился желтый, рыжий, багровый и черный дым. В дыму торопливо, как будто даже торопливей, чем всегда, трещали немецкие пулеметы, из дыма навстречу летели снежные комочки трассирующих пуль, мелькали над головами, слева и справа, но в этом было что-то истеричное, бестолочное, неприцельное, похоже, немцы в самом деле были ослеплены, ошеломлены, ничего толком не видели и не понимали – как предрекалось командирами ночью, и летящие навстречу пули были не страшны, будто они потеряли свою убойную силу и не могли никому причинить зла.

На миг Антон глянул через плечо назад: все ли его отделение, его маленькое войско, с ним? Он увидел за спиной Добрякова в скособоченной пилотке, так он прикрывал свой шрам над виском, но сейчас это придавало ему лихой и грозный вид – как будто он был участником многих подобных штурмов и всегда – впереди. Низенький Шатохин часто-часто семенил короткими ногами, чтобы не отстать, быть вровень со всеми; солдатские галифе были ему просторны, нависали над коленями и трепыхались наподобие восточных шаровар. Телков, державший винтовку штыком вперед, как учили в запасном полку, и тут имел в своем лице выражение, что бежит он потому, что не бежать со всеми нельзя, куда денешься, такая служба, судьба – надо! Как ни горяч был порыв, подхвативший бойцов и бросивший их вперед, а все же они не забыли, что в атаке нельзя бежать кучно, цепь должна быть растянута шагов на пять друг от друга. Позади всех бежал Апасов, он хромал, на правой его штанине алела кровь, значит, царапнула пуля, но и хромая, он все равно бежал вместе со всеми.

В дыму, в пыли позади себя Антон не увидел только Алиева и Бисенова.

– Алиев! – крикнул он.

– Я здесь, командир! – послышалось из дыма откуда-то справа, и что-то на миг там обозначилось, мелькнуло пятном: блестящее от пота, коричневое лицо маленького казаха, его маленькая, детская фигурка.

– Бисенов!