Юрий Гончаров - У черты

Но боль была не только в ноге, она сверлила всю левую половину груди, пробиралась под лопатку. Утром болело так же точно, но Антон подержал во рту таблетку валидола, помассировал грудь, плечо – и вроде боль ушла. А сейчас она возникла вновь и была гораздо острей. С каждым вздохом словно раскаленный осколок вонзался в сердце и поворачивался там зазубренными краями. Сотни иголок бежали по левой руке до самых кончиков пальцев. Ноги слабели, не могли держать тело, а воздуха не хватало, Антон втягивал его в себя усилиями легких, всей грудной клетки, а он словно бы не шел внутрь, останавливался у самого рта.

Холодный пот выступил у Антона на лбу; капли его, сливаясь, сползали на брови, ресницы, туманили и едко, солью, жгли глаза.

Такого с ним еще не бывало. Сердечников во время приступа обычно охватывает страх. Но страха Антон не чувствовал, и это был еще один нехороший признак, означавший, что на этот раз случай особый, серьезней, чем когда-либо прежде. Но что ж – он всегда хотел, чтобы было вот так: сразу, без долгих мук… Как было со многими его друзьями, сотоварищами на фронте: на полуслове, на половине движения, половине шага…

Средних лет человек в светлой куртке, с портфелем в руке, быстро шел через парк по дорожке, что протоптали нетерпеливые прохожие, сокращая путь на соседнюю улицу. Так устремленно спешат со службы, с работы домой, если дом мил и притягателен, если томит скука по своим близким, хотят увидеть их как можно скорей. Взгляд спешащего человека скользнул по лицу Антона. В динамике своего движения он сделал еще пару шагов, круто остановился.

– Вам плохо? – спросил он с сочувствием, внимательно вглядываясь Антону в лицо. – Вы сядьте, вы же так упадете…

Он помог Антону опуститься снова на пенек, продолжая тревожно смотреть в его лицо.

– Вам нужно «скорую», – сказал он решительно. – Я вызову.

Антон не отозвался ни словом; воздух свистел и хрипел в его брюках, губы, язык были сухи, бесчувственны, не повиновались.

Человек достал из кармана куртки черную плитку мобильного телефона, ткнул пальцем в кнопки, недолго поговорил.

– Сейчас приедут, одна из машин тут где-то близко…

Черные стволы деревьев вокруг Антона, пестрая листва, фигура человека в серой куртке, оставшегося возле него, стали размываться, куда-то уплывать. С ним тоже что-то происходило: как будто сила земного притяжения прекратила над ним свою власть, выпустила его из своих объятий – и он тоже куда-то уплывал. Или улетал – как воздушный шарик на веревочке, отпущенный на свободу…

Сзади себя он услышал шум автомобильного мотора. Торопливыми шагами подошли двое: длинноногий юноша в синих джинсовых брюках, коротком белом халате поверх синей джинсовой куртки и плотный, пожилой мужчина – тоже в белом халате, с чемоданчиком в руках. Мужчина с чемоданчиком выглядел доктором, юноша в джинсах – санитаром, в крайнем случае, фельдшером. Или студентом на практике. Но было наоборот: доктором был джинсовый юноша. Первым делом он обхватил своими пальцами на руке Антона запястье, сжал на пару секунд.

– Пульс слабый, редкий. Быстро – давление!

Фельдшер щелкнул замочками чемоданчика, появился тонометр.

Парень в джинсах, расстегнув на Антоне рубашку, коснулся его груди холодным металлическим кружком с мембраной фонендоскопа.

– Морфина – кубик!.. Кордиамина – кубик!..

– Давление падает!

– Кубик мезатона!

Головы, лица молодого врача и фельдшера были перед глазами Антона, но голоса их он слышал так заглушенно, словно они находились где-то очень от него далеко.

– Давление падает!

– Еще кубик мезатона! Вася, носилки!

Мелькнуло небо в прогалах ветвей и листвы, закачалось, и он закачался, словно на волнах.

– Вася, врубай сирену, мигалку, гони что есть мочи!

– Да поздно уже, Игорь Петрович, поздно, не довезем…

Это были последние слова, что дошли до слуха и сознания Антона…

25 июля 2002 – 25 февраля 2003 г.