Юрий Гончаров - У черты

С Василием Васильевичем произошло нечто подобное. С ним был батарейный фонарик. Когда его нашли в снегу – фонарик уже не действовал, не светил, батарейка была полностью разряжена. Значит, Василий Васильевич отпугивал волков светом фонарика до последней возможности, надеясь, что вернется шофер и вдвоем они разгонят волчью стаю. А волки описывали вокруг него по снегу круги, и было их, как подсчитали потом опытные люди, приехавшие на место трагедии, не меньше пятнадцати.

Весть о гибели Василия Васильевича, да еще таким невероятным образом – от волчьих клыков, ударила Антона, как обухом. Обстоятельства и подробности ему рассказал председатель пчеловодов в своем кабинетике. Он достал из стола пакет из желтой оберточной бумаги, вынул составленный районными милиционерами акт, фотографические снимки того, что было ими обнаружено вблизи «газика». Но Антон не захотел читать акт и не захотел смотреть снимки.

Потеря родила в нем свинцовую тяжесть и пустоту. Он словно бы во второй раз лишился отца. Угнетала нелепость случившегося: уцелеть на такой убийственной войне, будучи телефонистом, все время под пулями своих и врагов, и обрести смерть в мирные дни, да еще такую, какая может только присниться в страшных снах…

Утраты забываются, их сглаживает время, но есть такие, которые по-настоящему осознаешь и начинаешь чувствовать только потом. Антону было бы куда легче жить, если бы где-то, пусть даже не рядом, и даже не часто встречаясь, находился, жил стареющий, некрасивый, с большим вздернутым носом, щербатым ртом Василий Васильевич, на два десятка лет старше него, Антона, возрастом, умудренный поистине необъятным и до чудного пестрым жизненным опытом и прочитанными книгами, со своей всегдашней насмешливостью на лице и в глазах, по-отечески тепло и добросердечно насмешничающий и над ним, Антоном, время от времени читающий ему свои нравоучения. Антон уже привык к ним, для него стали необходимы рассуждения Василия Васильевича на разные темы, всегда оригинальные, каких больше ни от кого нельзя услышать. Хотелось продолжать с ним споры, не соглашаться, и все же принимать его наставничество, которое, в конечном итоге, всегда оказывалось мудрым, нужным и полезным Антону. Без своего старшего друга Антон почувствовал себя совсем голо, одиноко и незащищенно в бурном и жестоком человеческом океане, как чувствует себя потерпевший кораблекрушение среди волн на плоту или в шлюпке, на которой нет руля, нет весел, нет географических карт и компаса…

Жизнь текла так, что вспоминать Василия Васильевича приходилось часто. В одном он ошибся – говоря, что чиновники не могут перекроить таблицу умножения по своим правилам, заставить считать, что дважды два – это три или шесть. Чиновники предписывали еще и не такое: упраздняли целые науки, исключали их из числа действующих, как, например, было проделано с классической генетикой, насчитывающей уже сотню лет существования, и ставили на их места свои нелепости. А с протестующими учеными поступали, как в средние века, когда еретиков жгли на кострах и топили в пучине вод. Без костров и пучин с непослушными происходило то же самое: они полностью исчезали из науки, лишались права и возможности работать по своей профессии, отстаивать свои научные убеждения.

Рождалась совсем новая наука – кибернетика, но она была непонятна верховным чиновникам, не имевшим сколько-нибудь приличного образования, научного кругозора, простой осведомленности. Кибернетика пугала их тем, что рождение ее происходило на «растленном» капиталистическом Западе. И с чиновного Олимпа был дан приказ считать кибернетику бредом полоумных, которые вознамерились вложить в машины способности и роль человеческого мозга. Несогласные с таким взглядом на кибернетику пытались вразумить олимпийцев: это направление в науке обязательно победит, инженеры создадут «думающие» машины, совершающие расчеты и находящие решения сложных задач с невероятной быстротой, как не могут делать это люди, а мы, неверящие, отстанем. И потом будем плестись в хвосте у всего мира, потратим десятки лет, чтобы только догнать Запад. Но – нет, эти голоса не слышали, не хотели слышать, а вышло так, как утверждали немногочисленные, заглушенные, но смелые голоса…

Внешне у Антона жизнь и дела складывались вроде бы вполне благополучно: он получил институтский диплом, его взяли на работу в большой НИИ – научно-исследовательский институт. Как конструктор он принимал активное участие в разработках, которыми занимался институт, в стороне его не оставляли, он постоянно был загружен.