Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки

Впрочем, с автоматом этим у меня разные чудеса творились. Как-то от Мазари-Шарифа до Ташкургана я довез его на башне бронетранспортера. Дорога спокойная, да и решили закусить в броне. Ну я и оставил оружие с подсумком и магазинами на башне. А когда подъезжали к Ташкургану, холодный пот прошиб. Где автомат?! Позор-то какой. Но не было бы счастья! На месте был, родимый. Да вот еще о стрельбе в роли журналиста. О славе уже не думалось. Но все же хотелось как-то знать, что думают о тебе люди. Ведь ты же что-то о них думаешь и даже пишешь? Но не просвечивалась эта «интимная» линия. И вот как-то в совершенно спокойном месте, на подходе к Мадрасе, после «ночных прогулок» нашу колонну крепко обложили с двух сторон. Это уже было во времена поездок с разведывательным батальоном, в 1982 году, летом. Разведчики, покинув броню, пошли в атаку в обе стороны. А мне было лень слезать с башни БМП. За ночь устал, пригрелся. Я встал и начал фотографировать, как уходят, перебегая, пригибаясь к кустикам осоки, разведчики. Я знал, что снимки будут хреновыми: маленькие фигурки людей среди кустов, грязная броня в перспективе, торчащие туда-сюда стволы... Все обошлось, враг ретировался, потерь у нас не было. И вот дня через три я услышал разговор в группе: «Мы, б..., пригибаемся, а этот старый, который с нами ездит, он встал на башню и снимает. Дает, да?»

Вот так. Можно много и упорно «ходить на войну», но и там каждый должен заниматься своим делом.

Что-то я оттягиваю с этим гепатитом. Видно, не хочется вспоминать. Но надо. Авось кому в очередной авантюре пригодится. Ведь ничего не изменится.

Добравшись домой к вечеру, я застал в палатке очень приятную компанию. «Кобальт» кишимский в основном составе. Сашка – таджик, Иван – опер, Сергей – сержант. Ребята сидели красиво: водка, вареное мясо. Тут же были и оба «немца». Климов уже сидел багровый, что-то объясняя.

Я был голоден. С порога – за стол. Стакан водки. И я выпил ее, как воду. Странно, я не почувствовал вкуса и крепости водки. Ну, ладно. Кусок вареного мяса. Мне показалось, что я жую промокашку. Что за черт? Поговорили, я выпил еще граммов сто пятьдесят. Закурили. И тут захлестнула тошнотная волна. Какая? А вот какая. В 1970 году, под Красноводском, мне доводилось вытаскивать обгоревшие трупы, пролежавшие вдобавок на солнце дня три. Вот этот запах возник в ноздрях. Я потом жареного мяса неделю видеть не мог. И рядом стоять, если что жарилось, все эти «дембеля» вспоминались.

Но тут все стало понятно... Желтуха. Первый признак – отвращение к табаку. Для вот таких вот мудаков, как я, – первый. Для нормальных людей есть много других, более ранних.

Когда гости улеглись, я отозвал в сторонку Махно и сказал: «Игорь, оформи мои документы на отъезд. Утром пойду сдаваться. Желтуха».

Утром – глаза бы мои янтарные не смотрели в зеркало! А так – ничего. Легкая слабость. Вроде и мышцы на месте, а шатает. Я собрал свой чемоданчик. Рубашку, блокнот, мелочь всякую... И поплелся на другой конец взлетной полосы, в медсанбат.

В 1980—1983 годах с «желтушниками» поступали так: их собирали партиями (солдат) и отправляли в Среднеазиатские республики Союза, в инфекционные отделения военных госпиталей. Команде такой прилагался офицер или прапорщик, в загранпаспорт которого вписывали следующее: «С ним следует сорок (или сколько там) человек». (Лечить гепатит на месте (!) ухитрились в более поздние годы, понастроив инфекционных отделений при медсанбатах. Проще – «холерных бараков».)

После излечения (тридцать-сорок дней) офицеру полагался реабилитационный отпуск в полмесяца в санатории, опять же в азиатчине. Иссык-Куль, еще что-то. Солдату полагался отпуск при медицинском учреждении в реабилитационном отделении, с порядками дисциплинарного батальона. Это правильно, во-первых, куда солдата ни целуй – у него кругом ж... Во-вторых, дисциплина – лучшее средство от непокорности, рождаемой нищетой. В-третьих, солдат пришел и ушел... И стал лицом гражданским – антагонистом армии. А что прикажете делать тыловикам с такой массой одуревших от Афгана и гепатита молодых людей, научившихся решать мно-о-огие вопросы силой оружия? Что делать невоевавшим «отцам» с детьми-«фронтовиками»?

В медсанбате, сонном и пыльном, меня встретил Кузнецов. Поцокал языком, пощупал живот. Через полчаса я уже лежал на койке в большой палатке с завернутыми для прохлады стенками, в конце взлетно-посадочной полосы. Это надо описать в цветах и красках.