Алескендер Рамазанов - Дивизия цвета хаки

Рулон «сортирной» бумаги был разрезан пилой, приведен в нужное состояние – дали отлежаться – и переведен в 3-й и 4-й А-форматы. Во-первых, газета стала выходить на белой (офсетной) бумаге, во-вторых, наладились отношения со штабом, в-третьих, жить стало веселей. За бумагу давали в обмен еду, обмундирование, постельное белье, мыло и стиральный порошок. В афганской кутерьме – большая беда, если ты нищий, ничего не можешь, не имеешь. Война признает натуральное хозяйство. А «чистые» деньги она пожирает мигом.

Ко всему, по совету замполита зенитно-ракетного полка подполковника Примакова (?), земляка из Белой Церкви, я занялся фотографированием на документы. Здесь важна была оперативность. Ладно, опыт был. Заряжал в кассеты кусочки пленки на два-три кадра, бросал в бачок без спирали. Наловчился работать методом контактной печати. А штатив у меня был замечательный – от ПАБ – артиллерийской буссоли. Естественно, имелся экран и подсветка. За работу полагалась плата, об этом я сам не говорил, это проговаривал боец, усаживавший, включавший свет. Ну, там, что с кого. Сухпай, мыло, тушенку, сигареты махорочные. А часто и ничего не брали. Ну что возьмешь с лейтенанта? Это если майор-тыловик или старшина. Да эти и сами приходили не с пустыми руками. Не то чтобы «фотоателье» процветало, но «штаны не падали», и хорошо. А главное – «собственное дело» вводило «редакционных» в разряд нужных людей.

По вечерам стала ныть правая нога. Потертость, заработанная в десантном походе, вроде подсохла, но кожа вокруг подозрительно покраснела. Я прикладывал салфетку с синтомициновой мазью. И вроде бы все нормально. Но дня через три стало побаливать в паху. О! Это уже интересно. Я пощупал. Лимфатические узлы тянули на «сифон», сифилис в просторечье. Что за черт? Осмотрел еще раз сбитый участок лодыжки. Во, бля, под кожей явно ощущался гнойник, достаточно обширный и глубокий. Нет чтобы дураку сразу пойти в медсанбат. Перевязка там, укольчик. Ведь знал же, что здесь за микрофлора, в унавоженных рисовых чеках. Но вот знание и губит. (В годы моего отрочества была такая история. Лисенок покусал и поцарапал пять или шесть человек в теплой компании, которая вышла на природу. Умные смазали укусы йодом. Те, что попроще, пошли к врачам. А вдруг бешенство? Так вот, два «умника» и скончались от гидрофобии.) И я поплелся, проклиная все на свете, в медсанбат.

Отрядный врач, кожвенеролог, предложил сразу хлопнуть спиртику. Я отказался. Толя заявил, что он не специалист, но сейчас все уладит. Через несколько минут он вернулся с крепким, улыбчивым брюнетом.

– Знакомься. Александр Кузнецов. Анестезиолог. Хирург. Он тебе что хочешь отрежет. И не больно будет.

Мне было велено снять штаны. Кузнецов осмотрел мозоль, потом пощупал лимфатические узлы, сосуды по ходу от ранки.

– Да, товарищ редактор, ты можешь и без ноги остаться. Походи еще так дня три. По ночам дергает?

– Да вот потому и пришел.

– Давай в перевязочную.

Однако разрезом на лодыжке, двумя уколами и дренажом дело не кончилось. Помощница Кузнецова, красивая, глазастая брюнеточка, что-то тихо сказала ему, указывая на ранку. Кузнецов кивнул.

– Значит, так, тезка. На три дня мы тебя положим. Ты ведь у себя лежать не будешь. И машины у тебя нет, чтобы к нам ездить с того конца. Пусть подживет. Там надкостница рядом. А это уже серьезно.

Без всяких формальностей я был оставлен в медсанбате. Определили в узкую комнатушку, где изнывали от безделья и жары два старших лейтенанта. Воронцов и не вспомню фамилию второго, получивший множественные осколочные ранения. Рядом с ними в борт БМП вошла граната, пущенная моджахедским гранатометчиком. Все серьезное у ребят было уже позади, на данный момент, естественно. Оба здоровые, накачанные, очень добродушные и с юмором висельников. Оба были нашпигованы мелкими осколочками, которые понемногу, но очень болезненно выходили наружу. Мне же кололи тетрациклин. Приходила старшая сестра Лида, извинялась, что нет пенициллина, поскольку уходит все на тяжелых, а тетрациклин – это потом больно, и отвлекающим шлепком всаживала иглу. Лида. Я увижу ее в Ташкенте летом 1993 года, и больше никогда. Увижу через много лет, в 1992 году, подполковника медслужбы Кузнецова в Польше, в Северной группе войск.

Но это все потом. А сейчас я не могу повернуться на койке. Жесток тетрациклин!

Тремя днями я не отделался. Опухоль не спадала, мало того, по вечерам температура поднималась до тридцати девяти... Но лежать было нудно, и я решил пройтись по медсанбату.