Алескендер Рамазанов - Зачем мы вернулись, братишка?

…Ни хрена я тебе не скажу. Не твоего ума дело…И чего тут удивительного? Был ввод – молчали. Был вывод – кричали. Еще ввод – молчи. Так она и трахает нас, мать-история. Это у нас либо фарс, либо трагедия, а ей оплодотворяться надо, как всему живому. Иначе время перестанет быть! Сучонок твой сержант, зуб-то под коронкой. Интересно, почему от собственной крови тошнит?

«– Ни хрена я тебе не скажу, паскуда. Торопишься? Хочешь, стихи почитаю, там написал. Больше скажут, чем протоколы. Вот: «От Кабула до Термеза – сутки. От призыва до протеза – год. Все здоровые солдаты любят шутки. Искалеченные, те – наоборот. Ты промолви: «Вот и кончилась война», разотри слезу по грязному виску. Ах, как блещут на бушлатах ордена. В ресторанах водка по четвертаку. Не мешайте командарму одному молча мост переходить через Аму. Он последний, все припомнится ему. Катит воды мутно-красная Аму». Как? Нра…». (Возня, удары, топот. Запись обрывается.)

Командарм шагает по пустынному мосту Дружбы, командарм там же, но уже с пучком унылых гвоздик, и сын придерживает под руку отца, а на заднем плане – бронетранспортер с развернутым знаменем.

Первый снимок гулял по редакции газеты Киевского военного округа «Ленинское знамя» 11 или 12 февраля 1989 года, за три дня до завершения вывода советских войск из Афганистана. Второй украсил центральные издания утром 17 февраля.

Ничего удивительного! Была репетиция исторического момента. Ну, выдали генеральный прогон за премьеру. Вынесли яичко к Христову дню, с кем не бывает?

Что написано пером?.. Что снято? Как бы не так! А если ничего не написано и не снято, то и вырубать-засвечивать, выходит, нечего?

Вот, в Историческом формуляре 201-й мотострелковой дивизии нет документальных свидетельств об участии в походах, боях (операциях) в 1981–1985 гг. Зато есть такая запись: «14 февраля 1980 г. 201-я Гатчинская Краснознаменная мотострелковая дивизия по приказу министра обороны СССР в составе Ограниченного контингента советских войск введена на территорию Демократической Республики Афганистан для оказания интернациональной помощи в защите завоеваний Апрельской революции 1978 года». Если в таком документе пятилетний провал…

Где свои? Где чужие сны?

Может быть, всему виной мерзкий «афганец» – дух и прах пустыни. То он плавит мозги, то вымораживает. Как в феврале восемьдесят девятого. Что было, чего не было – все едино, когда сливаются земля и небо в бурой мгле…

– Такая странная фамилия. Это не шутка? – смуглая, унизанная кольцами рука осторожно подвинула серо-зеленую книжечку.

– Шутка? Я перед вами, ханум. На фото тоже я. Похож? Могу редакционное удостоверение показать. – В голосе сухощавого майора зазвучали веселые нотки. Это же надо! Глухая ночь. Пограничный город Термез. Обкомовская гостиница – лоно партии, можно сказать, и такой пассаж!

– Не надо вашего удостоверения, – подняла насурьмленные глаза породистая восточная красавица в расцвете лет. – Я не ханум. Аллахвердиев Акбар Акбарович. Смешно, да? Нет такой фамилии.

– Коллеги, у нас, кажется, проблемы. Вот хозяйка говорит, что я – это не я, – майор обернулся в полумрак вестибюля, где за низеньким вычурным столиком заполняли анкеты «коллеги» – плотный капитан с общевойсковыми эмблемами и широкоплечий парень в меховой куртке и вельветовой кепке. Последний и выбрался из кожаного кресла, подливая масла в огонь:

– А-а, пограничная зона. Конечно, это вражеский агент. Бдительность – превыше всего.

Капитан же громко хмыкнул и сверкнул из темноты очками в золотой оправе.

– Мадам, позвольте, – вельветовая кепка, казалось, просочилась вместе с очаровательной улыбкой и сочным тембром за холодное зеркальное стекло. – Уверяю вас – это он. Именно Акбар Акбарович. Посмотрите, у вас есть заявка из Ташкента, ЦК ЛКСМУ. Там все указано в точности.

– Ладно, ладно. Но все равно: не бывает такой фамилии. Второй этаж. Простите, в номере холодно. Отопительные приборы запрещены. Но там есть вторые одеяла.

Подхватили невеликий багаж – по дорожной сумке и картонной коробке у каждого. Майор отстал, на секунду задержался у стойки, что-то негромко сказал на мелодичном языке, отчего луноликая администраторша звонко рассмеялась, изящно повела рукой, как бы отмахиваясь. Ой, было в этом смехе такое, что не требовало перевода, но, тем не менее, у дверей люкса капитан поинтересовался:

– Акбар, на каком языке хозяйку развеселил и чем?