Владимир Лавриненков - Шпага чести

— Не волнуйтесь, — успокоила летчиков Люси, — все получите золотые нашивки. Пишите нам, делайте заказы, мы с Жижи всю Москву обегаем, но достанем все, что потребуется.

Бизьен одиноко стоял в сторонке. Люси подошла к нему, ласково посмотрела в глаза:

— Вам, милый Ив, я вышлю нашивку первому.

Бизьен зарделся от нахлынувшей волны благодарности.

Утром грузились в те же неотапливаемые тихоходы Ли-2. На аэродром подъехал Мирле. Был он не в лучшем расположении духа. В Лондоне, из которого майор только что вернулся, дали согласие на вооружение «Нормандии» советскими истребителями. А представитель американского посольства в Москве адмирал Стенли недвусмысленно дал понять, что это решение является большой ошибкой. Мол, Британия поставляет в СССР «харрикейны», а Соединенные Штаты — Белл Р-38. Стенли и его сторонники из английского посольства были взбешены, когда Мирле открыто заявил, что в настоящий момент лучших истребителей, чем «яки», нет ни у американцев, ни у англичан, ни у немцев, а французы должны воевать именно на лучших самолетах.

Обо всем этом Мирле доложил генералу Пети, рассказал майору Пуликену, который, как и все летчики «Нормандии», жаждал получить русские боевые машины.

— Как теперь все обернется? — беспокоился Мирле.

— Конечно, союзные посольства будут гнуть свою линию — престижа авиации их государств. Однако последнее слово за нами, французами. Думаю, все будет по-нашему, — сказал Пети.

— Я тоже уверен в этом, — поддержал генерала Мирле, — Придется побороться. Хорошо, что в советских ВВС мы имеем надежного друга полковника Левандовича. Он и другие поддержат нас.

На том и расстались. Ли-2 взял курс на Иваново. Полет в неизвестность продолжался. Но он уже не холодил, как прежде, французские сердца. Потому что позади были гостеприимный Баку с первым русским тостом, приветливая Москва с военной миссией, генералом Пети, майором Мирле, очаровательными Люсетт, Жинетт и мадам Мисраки. Постепенно неизвестность становилась все менее загадочной и тревожной.

Ли-2 ушли, а генерал Пети и майор Мирле еще долго вдыхали бодрящий морозный воздух подмосковного аэродрома, обсуждая далеко не простую проблему: как помочь «нормандцам» утвердиться на советской земле, создать вокруг них атмосферу симпатии и доброжелательства, дать почувствовать им внимание и заботу со стороны русских.

— Мой генерал, — обратился после долгого раздумье Мирле, — Я вспомнил сейчас один очень важный для нас момент из своей жизни: задолго до войны в эльзасской школе мне довелось некоторое время учиться вместе с дочерью советского писателя Ильи Эренбурга, жившего тогда в Париже. Разрешите воспользоваться этим обстоятельством, обратиться к Эренбургу.

— И что будет?

— Он — человек высочайшей культуры — до тончайших нюансов владеет нашим языком. Надо организовать его встречу с летчиками «Нормандии», а остальное сделает его золотое перо.

Генерал Пети знал об исключительной популярности писателя Эренбурга. Знал, что к нему питал ненависть Гитлер за его публицистические разоблачительные статьи в печати. Но он помнил указание де Голля: избегать идеологического подчинения. И это были не просто слова. Ведь приставка «де» — свидетельство дворянского происхождения. А всем известно, что под ледяной маской невозмутимости Шарля де Голля скрывается характер крайней полюсности — от стоической уравновешенности до нервозной несдержанности. Можно предположить его примерную реакцию в зависимости от того, что напишет Эренбург. А что он напишет — не предугадаешь.

Мирле понял колебания генерала.

— В Лондоне в наших кругах высоко ценят Эренбурга, — принялся рассеивать сомнения генерала. — Он искренне любит Францию и кроме пользы ничего иного нам не принесет.

— Ну, хорошо, — согласился генерал, — нащупывайте дорожку к писателю, а там видно будет…

Пока Ли-2 находились в полете, пока Пети и Мирле вели разговоры, Люсетт и Жинетт объезжали московские магазины в поисках парчовых ниток для нарукавных нашивок «Нормандия»,

— Всякому путешествию приходит конец. Наше тоже завершилось. Вива! — провозгласил лейтенант де Панж, начальник штаба эскадрильи. Он тут же энергично открыл бортовую дверцу, решительно спрыгнул на аэродром, но испуганно забарахтался, оказавшись по пояс в снегу.

— Путешествие закончилось, а большое русское приключение начинается! — закричал Ролан де ля Пуап. Подобрав ноги, он «бомбочкой» выбросился из самолета — и «утонул» в сугробе с головой.